Он встал из-за стола и вышел из комнаты. Мы больше никогда не играли в карты, и его проблемы с азартными играми только усугубились. К тому времени, когда стало совсем плохо, мы уже ушли и переехали в особняк сенатора. Мэри-Грейс всегда была на десять шагов впереди.
Только когда я начала играть с охраной в особняке сенатора, они объяснили мне, что я делаю. Наверное, я выигрывала слишком много раз, и они начали видеть закономерность. Тем не менее, они отнеслись к этому лучше, сказав мне, что это не обязательно незаконно, но из-за этого твою задницу вышвырнут из каждого казино в Вегасе.
У меня была врожденная способность делать то, за что люди отдали бы все на свете. Мне нравилось быть хорошей в чем-то подобном. Это было подло, и мне нравилась мысль о том, что это сойдет мне с рук. И, может быть, если я буду достаточно хороша, мне сойдет это с рук и в Вегасе.
Все это были глупые мысли, которые приходили мне в голову, когда мы жили с сенатором. Только когда моя мама заболела и скончалась, я начала думать, что у этой идеи была перспектива. Я могла бы привести в действие после ее смерти, и мне потребовалось всего шесть месяцев, чтобы выбраться из дома и отправиться в Вегас.
Я помню поездку на автобусе и чувство жалости к себе. Но потом я закрыла глаза и услышала в своей голове голос Мэри-Грейс:
— Не позволяй им видеть, как у тебя потекла тушь.
Когда я приехала в Вегас, первое, что я сделала, — зашла в казино. Это было либо выйти победителем, либо уйти так же, как и вошла. Мне нечего было терять, и именно это создает самых опасных преступников.
В тот вечер я превратила двадцать долларов в двенадцать тысяч, и мне предложили номер в казино. Я знала достаточно, чтобы понять, что вызвала некоторые подозрения, поэтому остановилась и отнесла свой выигрыш в свой номер. У меня было достаточно, чтобы продержаться некоторое время, и в тот момент мне просто нужно было немного покоя.
Когда той ночью легла спать, я плакала до тех пор, пока не смогла больше пролить ни одной слезинки. Я никогда не позволяла их видеть.
— Миссис…?
— О, дорогой, я слишком молода, чтобы меня называли «миссис». Можешь звать меня Персик.
Пожилой мужчина за столом напротив меня краснеет, и я подмигиваю ему. Он кажется безобидным, но я не собираюсь рисковать. Я придерживаюсь своих правил. Будь вежлива, будь очаровательна, будь их фантазией, но не позволяй им прикасаться к себе.
Я откидываюсь на спинку стула, ожидая дилера, и вот тогда я чувствую это. Его взгляд устремлен на меня.
Прежде чем обернуться, я знаю, что меня будут ждать эти голубые глаза, как у Синатры. И все же я не могу удержаться.
Когда я встречаюсь с ним взглядом, все внутри меня загорается. Снаружи я спокойна и собрана. Но внутри меня бушует ад, который разрушает мое тело от желания.
Мой взгляд скользит по его костюму и снова возвращается к его глазам. Он похож на Джорджа Клуни, стоящий там с темными волосами с проседью, засунув руки в карманы и своей полуулыбкой. Он достаточно взрослый, чтобы быть моим отцом, но ничто в нем не кажется мне отцовским.
Прикусить губу — единственный способ не дать стону сорваться с моих губ. Это плохо. Это очень, очень плохо.
Глава 3
Дон
Крупье что-то говорит ей, и она отводит от меня взгляд, глядя теперь на него. При мысли о том, что кто-то отвлекает ее внимание от меня, я сжимаю челюсть от потери. Я не увидел удивления в ее глазах, когда она посмотрела на меня. Я думал, что всегда умел держаться на заднем плане и не подходить к ней слишком близко. Но по выражению ее глаз мне показалось, что она видела меня раньше. Может быть, она действительно видела меня в тот день, когда прошла мимо, даже не взглянув.
Или, может быть, она изучала отель, в котором остановилась. Наверное, последнее.
Я не жду, чтобы проверить, повернется ли она снова, чтобы посмотреть на меня. Я не хочу видеть, как она одарит меня одной из тех фальшивых улыбок, которые она так легко выдает. Странно не иметь чьего-то безраздельного внимания. Я прожил в Вегасе всю свою жизнь, проложив себе путь к вершине. Все в городе знают, кто я такой. В этом городе нет никого, обладающего хоть какой-то властью, кто не был бы мне обязан по той или иной причине.
Может быть, поэтому меня так тянет к ней. Она не из тех, кто легко сдастся. Мне придется преследовать ее. Она заставит меня потрудиться, чтобы заполучить ее. Я знаю, что это будет борьба, и я буду наслаждаться каждым мгновением. Прошли годы с тех пор, как мне приходилось за что-то бороться, по-настоящему работать ради чего-то. Теперь все, кажется, просто падает мне в руки.
Положив руку на спинку свободного стула рядом с ней, я наблюдаю, как глаза крупье расширяются, прежде чем он запинается на моем имени. Я не играю в казино, как раньше. Когда был моложе, я часами просиживал в зале казино, желая все контролировать, но теперь я научился делегировать полномочия. Это также больше не имеет прежней привлекательности. Все это стало казаться одинаковым. Пустым. Мне не с кем было этим поделиться.
— Посмотри на себя. Заставил беднягу запинаться. Обычно я так действую на мужчин. — Ее южный акцент окутывает меня. Я слышал его раньше, но быть так близко к ней, слушая его, опьяняет сильнее, чем я думал. Интересно, как бы он звучал, наполненный желанием. Я мог бы заставить ее стонать и говорить для меня…
Я смотрю на нее, забыв о приветствии крупье. Она часто так со мной поступает. Заставляет забыть обо всем и обо всех. На ее лице полуулыбка, открывающая малейший намек на ямочки ее кремово-фарфоровой кожи. У меня возникает желание протянуть руку и провести по ней пальцем, чтобы узнать, такая ли она мягкая, как кажется. Но у меня такое чувство, что ей не нравится, когда к ней прикасаются, если она сама этого не просит, и если есть что-то, что я знаю о ней, так это то, что она первая сообщит мне, если захочет, чтобы я к ней прикоснулся.
— Язык проглотил? — говорит она, приподнимая одну из своих идеальных бровей и напоминая мне, что я еще не сказал ни слова. Я снова погрузился в свои мысли о ней. Ее улыбка становится шире, и я вижу, что ей нравится, что она думает, что взяла надо мной вверх. Может и так, но мне все равно.
— Похоже, это не единственное, что я проглотил. — Она так хорошо выглядит в сарафане и маленькой курточке. Можно было бы подумать, что мой резкий комментарий заставит ее покраснеть, но я знаю, что этого не будет.
— Нравится то, что видишь? — Она поворачивается на стуле и смотрит на меня, не разрывая зрительного контакта.
— Нравится — не то слово, которое я использовал бы, чтобы описать то, что вижу. — Я слегка наклоняюсь, все еще не делая движений, чтобы прикоснуться к ней, но желая быть ближе. Мне очень нужно знать, как она пахнет. Я бы поспорил на свои казино, что это будет сладость.
— Хм-м. — Она пробегает по мне взглядом. — Ты и сам не так уж плох. Если тебе нравится быть папочкой.
У меня вырывается лающий смешок, заставляя ее улыбаться еще шире. От идеальной белозубой улыбки ямочка на щеке становится глубже. Большинство женщин стараются быть милыми и сексуальными, она же отправилась прямиком к моим яйцам. Попала в самую, блядь, точку. Я достаточно взрослый, чтобы быть ее отцом. Именно по этой причине я с самого начала старался держаться от нее подальше. Не могу сказать, что мне нравится быть папочкой, но она может называть меня, черт возьми, как угодно, если это сделает ее моей.
— Я бы предпочел, чтобы ты называла меня Антонио. — Тем более, когда я буду проникать языком в твою сладкую киску. — Но если ты хочешь называть меня папочкой, ни в чем себе не отказывай.