Тем временем нас накрывает беспросветный туман. Мы пытаемся сопротивляться, карабкаясь по лавовому потоку, но понимаем, что это не только бесполезно, но и опасно. Нулевая видимость, не видно даже нашего купола. Обидно, но приходится отступать.
Спускаемся по узкому каньону. Вода, выписывая виражи, пробила извилистый коридор во льду. Идти весело, перебрасываемся шуточками. И вдруг — останавливаемся у края бездны. Гигантский сброс. Ручей с шумом низвергается вниз. Туман здесь реже, но все-таки он застит потрясающее зрелище. Под нами глубокие ущелья, скалы, тысячи лавовых обелисков, огромные глыбы, готовые скатиться в любой момент, грохот водопадов. И ни одной травинки, ничего живого, холодный каменный хаос, горячая ладонь Земли. Земля здесь дышит и рождает горы, дикие, голые, жуткие, но эта красота неоспорима. Я счастлива, что вижу такое.
Возвращаемся назад, идем по другому ущелью, где встал на дыбы еще один купол. Головокружительные обрывы увенчиваются башнями и шпилями. Туманные очертания сказочного замка сквозь мелкую морось, красные и черные камни — сон, нереальность. „Долина привидений“, — говорит Билл. Сам он стоит на огромной глыбе и поет, эхо вторит на разные голоса, по штормовке течет вода, сапоги в грязи — я бы им любовалась, но заставляю себя отвернуться. „Маленький летний роман“ был бы совершенно фальшивой нотой».
Переживание пейзажа вызывает совершенно неадекватную эйфорию. За ужином хохочем над любой шуткой, даже не самой удачной.
— Что лучше сухой портянки? — вопрошает Ермаков.
— Чистая сухая портянка!
— Моя сухая портянка!
— Две сухие портянки!
И так до бесконечности. Спать пора, а мы истерически ржем.
10.
Взрыв 1956 года снес верхнюю часть конуса Безымянки, мгновенно превратив тонны камней в вулканический пепел и засыпав им несколько квадратных километров. Последующие двадцать лет отчасти сгладили следы катаклизма, но пейзаж так и остался неземным. Пепел — лишь термин, на самом деле просто мелкий черный песок, из которого точат белые, как мамонтовы кости, стволы без веток и коры — но они уже дальше, в нескольких днях пути. Вблизи же самого вулкана, кроме песка, почти ничего нет, даже больших камней не так много. Величие фантастического пейзажа обусловлено преобладанием неорганической составляющей мира — травы практически нет, кустов тем более, вот почему проблема дров становится самой актуальной.
Всю ночь снятся феерические сны. Фантастической силы извержения, грохот взрывов, фонтаны огней, раскаленные лавины, пепловые тучи. Пламя и дым, страх и восторг!
Но пробуждение совершенно не похоже на сон. Дождь опять шуршит по брезенту. Холод вползает в палатку коварной змеей. По стенкам сочатся струйки. Кажется, вот-вот пойдет снег. В камнях жалобно скулит ветер. Мелкий дождь отплясывает на тонких ножках, сам пытаясь согреться. В моем распоряжении только крохотный брезентовый кубик — каких-нибудь три квадратных метра, да и то пополам с Джоном. Сидеть нельзя — задеваешь головой, и с брезента капает за воротник. Остается лежать на холодном и сыром спальнике, ожидая неизвестно чего. На мне все мои свитера и телогрейка — чтоб не вымокли, и все равно холодно. У костра еще хуже — там пробирает до костей, да и подбросить в него уже нечего.
Билл на лошади отправился на Зимину за дровами — там можно найти сухие кусты.
Шеф углубился в геологические карты в соседней палатке.
«Кап-кап» — вот и вся монотонная музыка.
Жизнь замерла. Время остановилось.
Царапаю что-то в дневничке.
Так тянется день. Билл задерживается — каково ему там, под дождем?