— Скорее переодевайся, — подгоняла я Михаила.
— Может, в этой одежде пойдем? — умоляюще спросил Михаил.
— Ты что, там же бумажные книги. Я не позволю их испортить, — выкрикнула я.
Михаил понял, что лучше не спорить, быстро переоделся и, подчиняясь моим указаниям, забрался в стеклянный контейнер для дезинфекции и перемещения. Я закрыла за ним крышку, повернула рычаг и не стала дожидаться окончания процесса дезинфекции (хотя на испуганное лицо Михаила, наблюдающего за бесконечными белыми лентами, облепляющими его тело, стоило посмотреть). Я попыталась заблокировать дверь, выбивая шкафчики для сменной одежды из стены и накладывая их под дверь, надеясь, что это хоть как-то замедлит наших преследователей.
Контейнер вернулся на свое место. Я запрыгнула внутрь и повторила процедуру дезинфекции за Михаилом. Когда шлюз открылся, я увидела одноименного, стоящего перед шлюзом с одной из тумб для книг в руках, поднятых над головой. «Правитель мой, он трогал книги!» — пронеслось у меня в голове. Правильно, для него книга — это всего лишь кусок переработанного дерева со слоем типографской краски, и ничего больше.
Неуклюжие из-за тяжести скафандра действия Михаила были, однако, очень полезны в данной ситуации. Он со всей силой опустил тумбу на блок управления контейнером перемещений, отчего тот панически замигал и потух. Для пущей безопасности Михаил поместил один из парализаторов в кабину и, знаками показав мне, что нужно включить свою блокировку, врубил парализатор на полную мощность.
Я повела Михаила к тумбе с Ньютоном, повернула её и открыла тайный проход. Казалось, Михаил ничему не изумлялся. Он действовал на удивление четко и слаженно со мной. Войдя в нишу, он поставил на виниловый пол еще один парализатор. Войдя в тайное хранилище правителя, мы первым делом забаррикадировали вход и сняли тяжеленные скафандры.
— Ух ты, как дома, — промолвил Михаил, удивлено обведя взглядом потайную комнату Василия.
— Да, здесь очень уютно, — согласилась я с ним. — Вот только мозги начинаются отказывать уже после пяти часов, проведенных здесь без перерыва.
— Ты сидела тут так долго? С ним? — спросил Михаил. В его глазах загорелись злобные огоньки.
— Ты ревнуешь, ведь так? То есть, чувствуешь себя обиженным и оскорбленным из-за того, что я проводила здесь свое время не с тобой, а с другим мужчиной?
Как же всё стало просто, когда я вспомнила все те слова, которые стерлись из моей памяти шесть лет назад. «Ревность» — одно из таких слов, которое не привил нам правитель после декриоконсервации.
Михаил отрицать не стал. Значит, я права. Я почувствовала такую огромную нежность к стоящему передо мной мужчине, что, отринув все стеснения, я подошла к нему и прикоснулась своими губами к его холодным, сухим, колким губам. Он сначала испугался, оттолкнул меня, посмотрев на меня, как на сумасшедшую. Но, видимо, это прикосновение пробудило в нем воспоминания. Он также резко, как до этого оттолкнул меня, притянул меня к себе и поцеловал уже теплыми, даже горячими губами. Он целовал мои щеки, глаза, лоб, пока я, наконец, не вырвалась из его объятий, сказав:
— Нужно закончить то, что мы начали.
С сожалением оторвавшись друг от друга, мы с Михаилом приступили к завершающей стадии нашей импровизированной революции. На карту было поставлено всё, что нам было дорого: наши друзья, наша любовь, память наших родителей, наши жизни, наконец. Если видеоконференция не выгорит, всё, к чему мы стремились, превратится в смешную шутку, неуместный фарс, вялую попытку свергнуть существующее правительство и дать горожанам обрести память и свободу.
Основной задачей Михаила было настроить аудио- и видеосвязь с каждым электронным устройством Купольного города. Он освободил стоящий перед диваном журнальный столик, разместив на нем планшет, модем и другие одному ему известные приборы и механизмы. Я на минутку остановилась, с умилением глядя на него. Я всегда любила смотреть на него в процессе работы, будь то простая деревянная полочка для книг или сложнейшее устройство для доступа в глобальную сеть.