К зверям укротитель старается не становиться спиною, а если это неизбежно, рассчитывает так, чтобы между ним и зверем всегда оказывался старый, преданный лев (это говорят).
Униформы только помогают ему установить клетку. Но при исполнении номеров у него есть двое своих постоянных слуг, которым он платит жалованье. Они все время смотрят за его работой и подают ему сквозь прутья необходимые предметы. Они же вооружены железными вилами или палками, чтобы вовремя притиснуть ослушника. Одеты они просто, чтобы одежда не развлекала зверей и не раздражала. Последний № бывает пирамида, через которую перепрыгивает лучший гимнаст из животных.
Когда наступает момент ухода, укротитель устраивается так, чтобы у него за спиною была выходная дверь, а звери в противоположном углу. Тогда он зажигает фейерверк (ракету — фонтан, римскую свечу, от которой много огня, дыма, вони и треску) и палит раз десять подряд из револьвера холостыми выстрелами.
Когда звери обалдели, он в таком же быстром и точном порядке как входил — так и уходит. Замечательно: только он выскочит из клетки, как звери злобно кидаются за ним.
Еще номер. Бревно, и через него положена балансирующая доска. Два зверя становятся по краям и движением тел вперед и назад заставляют доску качаться вниз и вверх: качели.
Это львы. Медведи делают множество изумительных вещей: катаются на роликах и на велосипедах, ходят по канату или по огромному деревянному шару.
Если что не дописал, — скажи. Я постараюсь дополнить.
Твой А. Куприн.
Вере Николаевне — низкий поклон.
P. S. Еще номер: лев стреляет из ружья. Оно укреплено на шесте. К собачке привязана веревка с кусочком мяса… Довольно просто».
В начале 20-х годов распространился слух, что Нобелевскую премию собираются присудить русскому эмигрантскому писателю; это очень взбудоражило литературные круги.
12 апреля 1923 года Куприну из Берлина пишет М. Алданов (он тогда сотрудничал в газете «Дни» с литературным воскресным приложением):
«Есть у меня еще следующее дело — в связи с Нобелевской премией. Вы помните, в „Слове“ (в анкете) было предложено выставить совместную кандидатуру — Вашу, Бунина и Мережковского. К сожалению, по причинам мне неизвестным, все эти три кандидатуры выставлены раздельно, что сильно вредит успеху каждой из них…
Я пишу одновременно Бунину и Гиппиус. Что вы об этом думаете? Неужели никак нельзя Вам троим согласиться и объединиться?
Ваш М. Ландау-Алданов».
Но Мережковский не хотел объединяться с Буниным и Куприным. Бунин же — с Мережковским и Куприным. Я не знаю в точности, какие были последствия разговоров и соглашений, но, во всяком случае, в том году премию не получил ни один русский писатель.
Впоследствии вопрос о кандидатуре русских эмигрантских писателей на Нобелевскую премию ставился еще несколько раз: обсуждалось также имя Ивана Шмелева.
Я помню, шел разговор о том, чтобы совместную кандидатуру не выставлять: один мог помешать другому. Высказывалось пожелание, чтобы тот, кто получит премию, поделился бы ею с остальными. Как известно, Бунин получил Нобелевскую премию только в 1933 году. Часть премии Иван Алексеевич пожертвовал писателям-эмигрантам. Распределением денег ведал специальный комитет, в котором Бунин не принимал участия.
Н. А. Тэффи, с присущим ей злым юмором, пустила по городу остроту, что можно теперь организовать еще одну эмигрантскую фракцию: «Объединение людей, обиженных Буниным».
Моему отцу присудили пять тысяч франков. Наше материальное положение тогда было довольно трудным, и Куприну пришлось принять деньги.
Если вспомнить, как в молодости Куприн в бешенстве кричал много раз Бунину («никогда не прощу себе, как смел ты мне благодетельствовать!») за то, что Иван Алексеевич, видя рваные сапоги Куприна, раздобыл ему 25 рублей авансом за рассказик, то можно себе представить, как тяжело было Куприну на старости лет принять эту помощь.