Приближалась новая осень, новый учебный год. Урядник, много раз жаловавшийся Генусе на бесчинства ее сына, посоветовал - отдать его в уездное земледельческое училище, куда принимали крестьян, мещан, а также отчаянных дворянских детей, исключенных отовсюду. Директор училища славился тем, что справлялся с любым озорником. Генуся уговорила сына поступить туда.
В земледельческом училище разыгрался последний акт драмы отрочества Курако. Он чуть ли не с первого взгляда возненавидел длинного костлявого директора, с уродливо выпирающим подбородком и жесткими, холодными глазами. Держа за руку сына, пятнадцатилетнего подростка, с пушком на губах, с живыми, умными глазами, невысокого роста, но исключительно закаленного и крепкого физически, Генуся смущенно говорила о его непокорном характере.
— Не беспокойтесь, мадам, вышколим, — сказал директор.
Курако почувствовал угрозу, в нем мгновенно вспыхнул протест, он слегка вскинул голову. Директор посмотрел на него спокойным взглядом дрессировщика.
Столкновение произошло в один из первых дней учения. На общей молитве Курако стоял небрежно, вразвалку, и вдруг заметил устремленный на него холодный директорский взгляд. Глядя директору прямо в глаза, Курако принял еще более небрежную позу. В наказание он был поставлен на два часа на колени перед иконостасом. На следующее утро разыгралась та же сцена, и Курако опять должен был простоять два часа на коленях. Так продолжалось несколько дней. Наконец, директор усилил воздействие: после уроков Курако отправился в карцер. Выйдя оттуда на следующий день, он на прогулке запустил кегельным шаром в окна директорской квартиры. Воспитанники были немедленно выстроены в шеренгу. Директор спросил:
— Кто это сделал?
Курако смело вышел из строя. Смуглый мальчик в белых коломянковых брюках, в белой гимнастерке стоял перед директором и смело смотрел на него выпуклыми черными глазами.
Директор применил сильнодействующее средство — пытку лишением сна. После того как воспитанники ложились спать, Курако должен был четыре часа стоять на коленях в пустом зале перед иконой. Ночью, переминаясь на коленях, зевая и томясь, Курако нащупал в кармане карандаш. Ему взбрела шальная мысль, и он немедленно ее осуществил. Подмалевав усы богородице и младенцу Иисусу, он вновь опустился на колени. Святотатство было обнаружено утром. Курако заперли в карцер и в тот же день назначили порку. Трое дядек притащили его, отбивавшегося, в зал, положили на скамейку у оскверненного иконостаса и всыпали двадцать розог. Директор сам считал вслух удары. Когда дядьки отпустили Курако, он кинулся вниз по лестнице в сад, перелез через забор и скрылся. Он бродил по городу, что-то шепча про себя и сжимая кулаки. Ему попалась на глаза брошенная пивная бутылка, он схватил ее, побежал к директорскому дому, спрятался и, дождавшись к вечеру директора, подскочил к нему и ударил изо всех сил по голове бутылкой. Директор упал с пробитым черепом. Курако побежал к реке, разделся, оставил одежду на берегу, переплыл реку и голый помчался домой. Табуны лошадей паслись ночью в лугах. Курако вскакивал на коня и гнал от одного пастбища к другому. Под утро он постучался к своему молочному брату и рассказал ему все.
— Бежать надо на завод, — сказал Максименко.
Так решилась судьба Курако. В крестьянской одежде, в лаптях, он шел на рассвете по направлению к Екатеринославскому тракту.
«СЕКРЕТЫ» ПЛАВКИ
Металлургический завод на Днепре возник в 1887 году, за три года до того дождливого осеннего дня, когда на его территорию ступил Михаил Курако. Хозяева завода еще не успели его достроить. Действовали лишь две домны, плавившие руду в чугун. В пудлинговых печах чугун превращался в железо, способное коваться. Оттуда металл шел на прокатный стан, выпускавший огненные, медленно тускневшие полосы рельсов.
Останавливаясь время от времени со своей тележкой, Курако наблюдал жизнь завода. Две громадные домны стояли рядом, соединяясь вверху железными мостками. Между ними тянулся на высоту в двадцать метров пневматический подъемник. Бадьи, нагруженные плавильными материалами, совершали рейсы по подъемнику к вершинам домен, чтобы высыпать в их пылающий зев руду, кокс, известняк. За сутки бадьи поднимали на колошники домен 24 тысячи пудов плавильных материалов. За те же сутки домны давали по две с половиной тысячи пудов жидкого чугуна. Сетью труб домны соединялись с воздуходувными машинами и с шестью кауперами, посылавшими к печам раскаленный воздух.
Неподалеку отсюда — литейные, бассейны с водой для промывки каменных шлаков, а дальше — десятки коксовальных печей, вытянувших к небу длинные языки пламени.
И среди этих агрегатов — сотни строительных рабочих. Горы руды и металлических чушек громоздились рядом с насыпями, земли и штабелями бревен. Рабочие — отходники из Орловской, Тверской, Смоленской, Витебской губерний — копали землю и вывозили ее на телегах. Возводили стены доменных печей и прокатных цехов. Укладывали железнодорожные пути. С вершины домен едва можно было обозреть пространство, занимаемое непрерывно разраставшимся заводом...
Юг России был охвачен в ту пору строительной горячкой. Страна, раскинувшаяся по Европе и Азии, сбрасывала путы средневекового дворянско-помещичьего уклада. На историческую арену выходила новая общественная сила — промышленник, капиталист.
Основную роль в экономическом развитии России конца XIX века играл иностранный капитал. Иностранцы стекаются в страну неисчислимых и почти нетронутых богатств. Они протягивают руки к ее девственным лесам, к водам и недрам, таящим рудные сокровища. На средства иностранцев строятся заводы и фабрики, шахты и домны. Капитал, вложенный на создание промышленных предприятий, возвращается акционерам, в сейфы мировых столиц, во много раз приумноженным. Россия становится полуколонией иностранного капитала — Англии, Франции.
Еще в родном Козелье, в усадьбе отставного генерала Арцымовича, Михаил Курако видел людей особого склада, приходивших покупать дедовские леса. Отец Курако был одним из представителей нарождавшегося типа дельцов, торговавших лесами, землями, урожаями и судьбою миллионов нищих крестьян. Курако известно было, что отец его — акционер какой-то железнодорожной компании, сулившей большие барыши.
Безмерная в своих пространствах, бездорожная держава начинает покрываться сетью стальных путей. Железнодорожная сеть все более ширится, каждый год прирастая на две, на три тысячи километров. Железные дороги связывают хлебные, рудные и угольные районы. Рельсы прорезают широкие украинские степи, пробуждают к промышленной жизни богатый южный край.
В 70-х годах были открыты две дороги к Азовскому морю: Курско-Харьковско-Азовская и Воронежско-Ростовская. Затем прокладываются рельсы к Черному морю, и в 1873 году проводится железнодорожный путь Лозовая — Севастополь. Еще через два года Ростов соединяется с Владикавказом. Исключительное значение для развития металлургии на юге России имело открытие в 1878 году Донецкой и в 1883 году Екатерининской дорог.
Рельсы пробивают путь через необозримую девственную тайгу. Начинается прокладка магистрали в шесть тысяч километров от Челябинска к Владивостоку — выходу в Тихий океан. На строительство железных дорог сгоняются из великого множества российских деревень миллионы оборванных, голодных людей. Тысячами гибнут они в борьбе с природой, изнуренные скотскими условиями существования.
Строительство железных дорог требовало много металла — десятки и сотни миллионов пудов. Железо нужно было для рельсов, скреплений, мостов, для сотен паровозов, тысяч вагонов и платформ. На железные дороги главным образом и работали возникавшие на юге России металлургические заводы.
В 1870 году англичанин Джон Юз пустил в Донецком бассейне первую домну. Юзовский завод явился колыбелью южнорусской металлургической промышленности. Богатые залежи красного железняка были найдены в начале 70-х годов в Криворожском районе, бывшей Херсонской губернии, известной до того своими ковыльными степями и жирными черноземными полями. Гул стройки разносится по украинским хлебородным степям. Зарево полыхающих домен и тучи угольной пыли окутывают голубые небеса, накладывая индустриальный отпечаток на огромную округу.