- Это не игрушки, — сказала армянка, — это тебе подали только для обеда.
Недоразумение разъяснилось, и некоторые из присутствовавших рассмеялись; другие смотрели на меня с жалостью. Хозяин велел прислуге дать мне пару старых вилок, но я был горд и отказался наотрез — я чувствовал себя оскорбленным. Хозяин ласково уговаривал меня принять подарок, и я в конце концов смягчился. Драгоценные вилки я засунул за пазуху. Через несколько минут хозяин принес мне письмо для передачи учительнице, я вскинул мешок на плечи и тронулся в обратный путь.
Всю дорогу я раздумывал о неприятном недоразумении, но все‑таки был рад вилкам и придумывал, как я буду играть с ними. По дороге я несколько раз доставал свои маленькие вилы, любовался ими и пробовал подбирать разбросанную около дороги солому.
День был хороший, и я довольно скоро пришел в деревню. Учительницу я застал во дворе вместе с дочерью. Она стояла около сарая и вела крупный разговор со стариком–сторожем относительно пропажи дров. Заметив меня, она прекратила разговор и пошла навстречу мне. Я передал, письмо и коробки. Читая письмо, учительница сначала улыбалась и наконец расхохоталась так, что дочь подбежала к ней и стала расспрашивать, в чем дело. Учительница рассказала ей историю с вилками, и обе долго смеялись. Я отдал ей мешок. Она похвалила меня, оказав, что я толковый мальчик, и отпустила домой.
ПЕРВАЯ УЧЕБА. МОЯ МЕТРИКА
Дня через два учительница, прогуливаясь со своей дочерью, подошла к нашей сакле. Я выбежал им навстречу. Учительница ласково улыбнулась и спросила, где отец. Я тотчас же вызвал отца, который, сняв шапку, учтиво поклонился. Учительница просила отца, чтобы он мне разрешил наняться в училище сторожем за три рубля в месяц. Отец с радостью согласился, и мы сразу пошли в школу. Учительница повела меня сначала в сарай, где хранились дрова, потом в класс, и указала, в чем будет заключаться моя работа. Я обязан был ежедневно подметать двор и классную комнату, вытирать пыль на партах и подоконниках, протирать окна и двери, топить печи, приносить свежую воду в бак для питья, утром и вечером ставить самовар для учительницы, бегать в город по ее поручениям.
В первый же день, очутившись в классной комнате, я с восхищением начал рассматривать развешанные по стенам картины. Чего здесь только не было! Птицы, звери и насекомые, географические карты, которых я совершенно не понимал, — все мне нравилось. Одно было нехорошо: рядом с красивыми птицами висела какая‑то непонятная и вместе с тем страшная картина. Она изображала человека, у которого был голый череп с оскаленными зубами и большими дырами вместо глаз и носа; человек этот состоял из одних костей. Мне казалось, что это портрет нечистой силы, которой нас иногда пугали дома. Впечатление было так сильно, что, проходя мимо скелета, я закрывал глаза, а по вечерам, с наступлением темноты, боялся оставаться в классе. Мне очень хотелось спросить учительницу, что означает эта картина, но по застенчивости я так и не решился спросить. Вскоре я однако заметил, что школьники не обращали никакого внимания на скелет, и это меня успокоило. Мало–помалу и я привык к нему и бесстрашно становился рядом, когда хотел полюбоваться яркими птицами на соседней картине.
В первый день, когда я возвратился домой после работы, отец, мать и вся семья с радостью окружили меня, и я рассказал подробно, что делал и что видел. Отцу все не верилось, что мне будут платить ежемесячно три рубля; он часто повторял, что по рублю в месяц и то хорошо. Но вот прошел первый месяц моей службы — учительница позвала меня и дала три рубля. Писать я конечно не умел, и за меня расписался ученик старшего отделения — Щетинин Никифор. Передавая мне деньги, учительница сказала, чтобы я купил себе хороший пиджак и шапку — тогда она примет меня в школу, где я буду учиться с другими учениками. Отец согласился купить мне более приличную одежду, но учиться не позволил, думая, что, когда я поступлю учеником в школу, мне перестанут платить жалование. Мне купили старые брюки, шапку и большой, не по росту, пиджак; в этом костюме я уже меньше выделялся в классе, чем в своей старой, оборванной одежде. Потихоньку от отца я поступил в школу учеником и занимался чрезвычайно усердно, исполняя одновременно обязанности сторожа. Учительница показала мне, как чистить обувь и производить разные домашние работы. Я охотно исполнял все работы в ее доме, и она всегда была довольна мною. Несмотря на мой новый костюм, молоканские мальчики не хотели сидеть в школе рядом со мной; они говорили, что я слишком грязен. Пришлось учительнице посадить меня на отдельную парту.