С удовольствием вдохнув полной грудью, я перевёл дыхание, отряхнул руки и ноги, сбрасывая напряжение, прислушался, стрельба поутихла немного, до этого сконцентрированная в одном месте, она вроде бы рассредоточилась по всему городку, взрывы раздавались то тут, то там, над головой с пронзительным воем и оглушающим рёвом проносились самолёты. Обстановка вполне стандартная, только вот одна мысль не давала мне покоя с момента встречи с Дегтяревым: а куда же наёмники запропастились? Быть не может, чтобы они за мной не последовали. Я покрутил головой, закрыл глаза и открыл всего себя звукам, делая всё в точности, как нас учили инструкторы. Временной пласт выбран идеально, за это и Грэю, и Грину спасибо – здесь крайне легко потеряться, уйти от погони, но сама погоня-то где? Или они тоже потерялись? Не услышав ничего существенного, я подумал, прикидывая возможные варианты и объяснения сему, но ни до чего не догадался и пустил всё на самотёк. Осмотревшись, я краем глаза заметил проход между домами, как вдруг…
Толпа солдат в желтой униформе, потных, грязных, в крови, наверняка чужой, а не своей, гогочущих, сквернословящих, громыхающих сапожищами, ввалилась в дворик, топча всё вокруг, шатаясь и шалея от вседозволенности на время войны и своей неприкосновенности. Меня они не заметили – я мигом вжался в стену дома возле окна и прикинулся столбиком – в середине они волокли трёх женщин, яростно сопротивляющихся, отбивающихся, кричащих и призывающих на помощь, они были полностью закутаны в паранджу, закрывались руками, но грубая солдатня, хрипло смеясь, срывала с них покрывала, одежды. Толпа стоптала последние кусты, остановилась в середине дворика, бедных женщин они швырнули к колодцу и тут же набросились на них топча и избивая за любое неповиновение, в сторону полетели покрывала, гогот усилился, многие заранее сдирали с себя штаны, швыряли оружие на землю. Я зажмурился, рыча сквозь стиснутые зубы от бешенства: крики, гогот, пускающее слюни быдло в армейской форме.
Смех, похабные шуточки, рык и довольный рёв стали громче, я зарычал громче, не в силах сдерживаться, крики, вопли боли разрывали моё сердце. На одной чаше весов были три женщины, насилуемые подонками, на другой – пункты Договора, которые запрещали, запрещали, запрещали… И тут до моих ушей донёсся долгий протяжный пронзительный леденящий душу стон. Я открыл глаза: двух женщин насиловали одновременно десять ублюдков, ещё одну зверски избивали ногами. Я резко выдохнул, глаза заволокла багровая пелена дикой первобытной ярости, и шагнул вперёд. В нуклонное море запреты, когда такое творится!
Я шагал к ним, машинально и подсознательно считая шаги и усиливая в себе ярость, кулаки сжались сами собой, я стиснул зубы и выгнал из головы всё человеческое, сейчас мне нужен был первобытный зверь, от рождения сидящий в каждом из нас, вся его сила, вся его мощь. Человеческое понадобится потом, когда я залитый кровью этих мразей буду стоять над тремя беззащитными женщинами и уже сдерживать свой напор. Я резко напряг все мышцы и отпустил, тело слушалось идеально, голень давно зажила и больше не беспокоила, однако на фирме надо будет обязательно к Элане заскочить, мы с организмом кивнули друг другу, и я побежал на них, нагнетая силу удара.
Ближайший ко мне солдат вдруг обернулся, видимо, услышав мои шаги, его жирное лицо потомственного бюргера исказилось в гримасе ужаса, он поднял руки, пытаясь защититься, но опоздал. Я прыгнул с разбега, выставляя вперёд колени и поджимая ноги, откидываясь всем корпусом немного назад. Солдат булькнул, когда я ударил всей массой и проломил ему грудную клетку, начал заваливаться на спину, а я уже ворвался в середину толпы. Пластины активатора щёлкнули и раздвинулись, рукояти ножей скользнули мне в руки, я крутанулся на месте, лезвия свистнули и плавно рубанули сразу троих. Кровь из перерубленных артерий брызнула мне в лицо, я слизал её капли и бешено зарычал.