Молчали довольно долго, обдумывая предложение и новый поворот разговора.
— Кого, например? — сказал наконец Попов. — С Моховым два секретаря не сработались.
По этому замечанию все поняли, что он внутренне согласился с первым секретарем, и сразу как-то легче пошел разговор. Глаза Аржановского потеплели.
— Надо подумать! — сказал он весело. — Найти такого, чтоб сработался. С характером! И с головой, конечно. — И засмеялся, потирая руки.
Когда закончилось бюро заворготделом записал в календаре, чтобы назавтра вызвать на собеседование главного агронома соседнего с «Моховским» колхоза Николая Афанасьевича Мрыхина.
Уборка, в нынешнем году, как никогда, доставила хлопот. Мало того что урожай неважный, так еще зарядили дожди. Валки, плотно прибитые к стерне, порыжели, сквозь солому стала пробиваться молодая травка, зерно прорастало. И осталось-то подобрать всего несколько десятков гектаров, а не возьмешь. До обеда распогоживалось, солнце с ветерком быстро делали свое дело, комбайны заходили в загонки и метр за метром штурмовали слежалые, полусырые валки, барабаны забивались, немало зерна уходило в полову, но иного выхода не было. После обеда небо темнело и начинал накрапывать дождь. Люди маялись, переругивались незлобно и почти сутками жили на полевых станах в бездействии.
Новый секретарь парткома «Моховского» Мрыхин объехал на газике все поля и, оценив обстановку, решил посоветоваться с главным агрономом, поскольку Мохов уже третий день был в областном центре, выбивал для хозяйства гранулятор.
За три месяца работы в колхозе Мрыхин уже успел познакомиться с людьми. Моховцы встретили нового секретаря сдержанно, вежливо приглядываясь, что он за птица, и обсуждали его со всех сторон: и походку, и манеру говорить, и непривычно щеголеватый облик.
Мрыхин носил узкие джинсовые брюки и белую нейлоновую рубашку. Был он свеж и строен, от его загорелого лица веяло здоровьем и силой, в глубоких черных глазах словно таилась усмешка, о таких говорят: себе на уме.
Поскольку Мрыхин не давал раскусить себя и ни разу не попал впросак, моховцы не придумали ничего лучшего, как окрестить его кавалером, очевидно имея в виду его щеголеватость.
Хлеб пропадал на глазах, каждый час был дорог, и Мрыхин предложил главному агроному Щепину, заместителю председателя, немедленно начать переворачивание валков, часть их попробовать перевозить на ток для сушки и тут же комбайном обмолачивать.
Щепин, толстый, солидный и медлительный, как старый грач, оценивающе, как на мальчишку, посмотрел на Мрыхина и добродушно улыбнулся:
— Таких вопросов мы без шефа не решаем…
И как ни убеждал его Мрыхин, он только улыбался и разводил руками: дескать, и рад бы, да не могу.
Мрыхин сначала сдерживался, потом вспылил. Он не мог поверить, чтобы опытный агроном был настолько несамостоятелен, труслив, и безответствен; ведь ясно как божий день, что за двое суток при такой погоде хлеб в валках прорастет.
Мрыхин срочно созвал партком. Но члены парткома отнеслись к его предложению более чем сдержанно, объясняя, что для организации таких работ нужны люди и что без указания Мохова никто не решится снять трактористов с пахоты, заготовки силоса или культивации паров. Да и неубранного хлеба осталось считанные гектары, стоит ли ради этого ломать порядок всех работ, которых в конце уборки, каждому известно, невпроворот?
Мрыхин до того был удивлен, растерян и сбит с толку, что собирался уже ехать в райком, но, поразмыслив, завернул в сельсовет. Вместе с председателем ему удалось собрать человек двадцать доярок, пенсионеров и школьников. Они-то, проработав с утра до вечера, и перевернули валки на двух гектарах. Ночью, пользуясь ветреной, сухой погодой, комбайнеры обмолотили хлеб.
Утром приехал Мохов. Узнав о стараниях секретаря парткома, он похвалил его, причем ругнул, правда беззлобно, Щепина и со вздохом сказал, что приходится работать вот с такими помощниками. В каждую дырку сам, никому передоверить нельзя… При этом круглое, гладко выбритое лицо его сияло добродушием счастливого отца семейства: дескать, пошаливают в доме, бывает, да ведь и без этого нельзя. Однако Мрыхин заметил в поведении Мохова какую-то неестественность, легкое беспокойство, точно из каблука у него вылез гвоздь и причинил боль, а хозяин стеснялся выдать себя.
«Круглый, как мяч, — отметил про себя Мрыхин, — и зацепиться не за что…»
— А гранулятор я все-таки привез, Николай Афанасьевич! — искренне похвалился Мохов.