Ему вдруг стало грустно и горько оттого, что он ничем не может помочь этому гордому, одинокому человеку.
БАКЛАНОВЫ
Уже по одному тому, что Андрей Бакланов, бывший директор совхоза «Россошанский», заехал на своем «москвичонке» к секретарю райкома Аржановскому домой поздно вечером, хозяин понял: что-то случилось.
Они были товарищами и однокашниками в те горячие послевоенные годы, когда уполномоченными райкома сутками мотались по хуторам и станицам Верхнего Дона, изредка встречаясь то в степи, то в тесном, прокуренном зале заседаний райкома, то в областном центре на совещании.
Большой привязанности друг к другу у них не было никогда, но чувство симпатии, дружеского, истинно мужского расположения, одинакового пристрастия к работе роднило их и выделяло как молодых, растущих работников, недавно сменивших офицерские гимнастерки на белые парусиновые рубашки навыпуск, под ремень.
Невозмутимо-спокойный и даже медлительный Аржановокий работал тогда секретарем райкома комсомола, а высокий, худой и горячий Бакланов — заворгом райкома партии. Они потом и учились вместе в сельхозинституте, но опять-таки взаимная привязанность не переросла в дружбу.
Позже, когда Аржановского избрали первым секретарем Ольховского райкома партии, Бакланов не захотел работать у него в подчинении, попросился в хозяйство. Что мешало им быть вместе? В райкоме говорили, что Бакланов честолюбив, что втайне он считал Аржановского соперником и по своему старшинству (он был старше на семь лет) не мог смириться с возвышением однокашника и работать под его непосредственным началом. Всю жизнь он старался подчеркнуть свою независимость от кого бы то ни было и добивался этого благодаря исключительной работоспособности и энергичности.
Получив назначение директором одного из самых отдаленных и запущенных совхозов, Бакланов горячо взялся за дело. Надо было иметь могучее здоровье и сильную волю, чтобы выдержать нагрузку, которую добровольно взвалил на свои плечи директор. До всех хозяйственных мелочей он доходил сам и, если в чем-то плохо разбирался, не стеснялся расспрашивать специалистов, до седьмого пота штудировал справочники и инструкции.
Особенно трудно ему давался бухгалтерский учет. Почти полгода Бакланов каждый вечер ездил к главному бухгалтеру районного управления сельского хозяйства, безотказному и тихому старичку Евсеевичу, и вместе с ним копался в пухлых папках годовых отчетов, вникал в суть гибкого, тонкого и капризного механизма совхозной бухгалтерии. Он достиг если не совершенства, то, по крайней мере, той компетентности в хозяйственных вопросах, когда мог сделать замечание равно инженеру, экономисту или зоотехнику и замечания эти, как правило, попадали не в бровь, а в глаз.
В дни весеннего сева или уборки, когда не хватало людей, Бакланов сам становился за сеялку в ночную смену, а чаще садился на трактор с прицепным комбайном.
Утром прямо с поля, густо пропыленный, с красными от ветра и песка глазами, он ехал на планерку, после планерки наскоро завтракал и торопился на фермы. Но сон перебарывал. Шофер, знавший неугомонного директора, ждал, когда тот начинал ронять голову на грудь, и тихонько подруливал к посадке. Час, а то и полтора они дружно задавали храпака. Проснувшись же, Бакланов отборными словами ругал шофера, делал ему «последнее» предупреждение за поблажку, и многотрудный директорский день продолжался.
Лет семь прошло, прежде чем совхоз стал подниматься на ноги. Бакланов потяжелел, поседел, за это время, в походке появилась усталость, но глаза, отекшие, спрятавшиеся за кустистыми черными бровями, по-прежнему блестели молодо и остро. Совхоз стал известен не только в районе, но и в области: он был постоянным участником ВДНХ, получал всесоюзные награды, главным образом за овцеводство.
Не обходили вниманием и директора, к боевым орденам прибавились два трудовых и несколько медалей. Статьи Бакланова появились в центральных газетах и журналах.
Честолюбивый директор, казалось, достиг всего, чего хотел, но его задевало за живое, когда на районных совещаниях коллеги, которым ставили в пример Бакланова, бросали реплики:
— За овец ордена получает, а за зерно и молоко в долгах, как в репьях…
Бакланов не был бы Баклановым, если бы не нашел возможности отличиться.