— Ну?
— Расскажем бабушке, все ей объясним, и она позволит нам жить вместе, нерасписанными. А когда мне исполнится восемнадцать, распишемся. По-моему, здорово! У нас большая квартира…
— Ага, так твоя бабка меня и пустила, жди! Я ж для нее уголовник!
— Ты не знаешь мою бабушку! И ты еще будешь ей помогать!
— Тесто месить, что ли?
— Нет, будешь отвозить на своем мотоцикле заказы!
— Ага, я в кино видал, как в Нью-Йорке какой-то парень развозил пиццу в коробках. Кстати, ты когда-нибудь ела пиццу?
— Ага. Бабушка делала по заказу одной тетки, у которой муж итальянец.
— А что… Может, ты и права… Попробуй!
— Что? Поговорить с бабушкой?
— Ну да, чем черт не шутит… Она ж у тебя и сама вовсю еще гуляет, должна понять молодежь. Значит, ты согласна? Да?
— Да!
— В таком разе закрой глаза.
— Зачем?
— Кому сказано, закрой глаза.
Она закрыла глаза, но сердце отчего-то тревожно забилось.
— А теперь смотри!
Он протягивал ей раскрытую ладонь, а на ладони лежало кольцо. Золотое, с синим камнем в оправе из меленьких стеклышек.
— Это что?
— Сама, что ли, не видишь? Кольцо. Между прочим, не хухры-мухры, а настоящий сапфир с брюликами.
— Откуда? — помертвела она.
— Думаешь, краденое? — усмехнулся он. — Не боись, это еще прабабки моей. Бери, считай, что обручальное!
— Тебе его мама дала?
— Не, мать вообще не в курсах! Это прабабка мне завещала.
— Не ври!
— Да не вру я!
— Нет, врешь! Витька, где ты кольцо взял? Хотя я и знать не хочу! Отнеси его туда, где взял, слышишь?
— А ты чего это раскомандовалась?
— Потому что с вором я жить не желаю!
— Да что ты заладила: «вор», «вор»! Если хочешь знать, кольцо мне и вправду прабабка оставила, отцова бабка, она мать мою на дух не переносила, а когда помирать собралась, своей дочке, моей бабке, сказала: пусть кольцо фамильное Витьке достанется, чтоб он своей невесте подарил. А ты:
«вор», «вор»! Если б я кольцо украл, я б его заныкал, а не стал бы тебе дарить, или бы продал Вадьке-часовщику.
— А Вадька что, краденое скупает?
— А ты думала?
— Витечка, ты не врешь? — нежно проворковала Элла, которой смертельно хотелось поверить, что кольцо с сапфиром и брюликами — семейная реликвия.
— Ох, ты меня достала! — Он завалил ее на песок и стал целовать. Это было куда убедительнее любых клятв.
Элла приехала к австрийскому посольству, готовая, стоять в долгой, нервной очереди, но, к ее удивлению, народу было совсем немного, в дверях выдавали анкеты и стояли лавочки и стол, где можно было эти анкеты заполнить. А внутри веселый седой ветеран то ли войны, то ли компетентных органов с прибаутками просматривал документы, откладывая в сторонку то, что не нужно.
— Ox, — сказал он, оглядев Эллу взглядом старого бабника, — ну и повезет кому-то в Вене, — такая краля туда собралась! — И он поцеловал кончики своих пальцев. Элла почему-то смутилась.
И только когда она уже оплатила в банке визу, до нее вдруг дошло, что скоро она увидит мать. Все то время, пока шло приглашение, а оно пришло очень быстро, мать послала его с оказией, пока заказывался билет, утрясался вопрос с отпуском — Валерий Яковлевич был недоволен, что Элла уходит в неурочное время, — она гнала от себя тяжелые мысли, а вот получив банковский квиток, вдруг страшно заволновалась. Мать часто звонила, говорила, что уже приготовила ей комнату, купила билеты в театры, на концерты, что в Вене как раз проходит замечательная выставка Дюрера, а еще что они поедут вместе куда только Элла захочет, что она тоже волнуется, но уверена — они прекрасно поймут друг друга, все-таки родная кровь, и, несмотря ни на что, она любит свою единственную дочь.
А я, думала Элла, я разве ее люблю? Пока, наверное, нет, а смогу ли полюбить снова? Да, конечно да! Она же раскаялась. Уметь прощать — великое дело! И конечно, хочется увидеть Вену, хотя что значат европейские столицы в сравнении с родной матерью, которую она не видела бог знает сколько лет! И надо ли везти ей подарки? Элла решила посоветоваться с Машкой.
— Надо! — твердо заявила Машка. — Пусть знает, что мы тут тоже не лыком шиты! Купи ей какую-нибудь цацку.
— Да ты что? Какую цацку? Я даже не представляю себе, как она сейчас выглядит и что носит…
Нет, цацку не повезу!
— А что, матрешку? — усмехнулась Машка. — Или водку?
— Нет, конечно. Куплю ей банку икры.
— Это мысль! Икра всегда ко двору придется, но, надеюсь, ты не красную икру покупать собираешься?
— Нет, конечно.
— А ты в курсе, сколько нынче икра стоит?
— Что ж делать, придется разориться, все-таки мать…
— На полкило сколотишься?
— Полкило? — ужаснулась Элла.
— Меньше западло! А как же широкая русская натура? Зато уже больше ничего другого можно не покупать. Даже водку, у нее там мужика пока нет?
— Откуда я знаю, она ничего не говорила. А вообще ты права. Полкило икры — это круто!
— Только не забудь взять в магазине чек, а то придраться могут на таможне.
— Я думала на рынке купить, в пластмассовой банке.
— Не вздумай! — замахала на нее руками Машка.
— Почему?
— Потому! Насколько я знаю европейцев, фиг они ее сразу жрать будут, они поставят ее в холодильник до лучших времен или до суперторжественного случая. А рыночная икра сколько простоит?
— Да, наверное, ты права… — задумалась Элла.
Она ничего не знает о вкусах и привычках родной матери, помнит только со слов бабушки, что больше всего мама любила торт «Наполеон». — И еще я испеку ей «Наполеон»!
— А что? От твоего «Наполеона» можно шизнуться! — сглотнула мгновенно набежавшую слюну Маша. — И вообще, Элка, ты дура. С твоими кулинарными талантами… — привычно посетовала она.
— Что толку в кулинарных талантах? — вздохнула Элла.
Утверждение, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, всегда вызывало у Эллы горькую усмешку. Ее кулинарные шедевры прокладывали дорогу ко всему самому гадкому и отвратительному в представителях сильного пола. Они очень скоро становились требовательными, капризными, наглыми. Вероятно, им казалось, что если женщина умеет так готовить, то должна делать это постоянно, с утра до ночи. Но при этом корили ее тем, что она не укладывается в модные параметры 90-60-90. Конечно, иной раз попадались приличные люди — они не обращали внимания на избыток веса, им это нравилось, некоторые даже влюблялись, но ходить куда-то при такой фантастической кормежке просто уже не могли и не хотели. И в один прекрасный день, порвав с очередным кавалером, Элла решила: все, хватит!
— Машка, имей в виду — я мужиков больше не кормлю!
— Как? — ахнула верная Машка.
— Вот так! Не хочу! Надоело! И не вздумай меня с кем-то сводить!
— Ты что, решила зашиться, как воительница у Лескова?
Машка кончила когда-то филфак МГУ, но филология плохо кормила. А работа в дорогом косметическом салоне, половина которого уже принадлежала ей, позволяла жить достойно.
— Нет, зашиваться я не собираюсь. Но отныне я готовлю мужикам только «курицу в полете»!
— С ума сошла! — расхохоталась Машка.
— Почему? С них хватит! А ты не смей распространяться о том, как я готовлю!
— Элка, это свинство! А доедать?
После визита очередного мужика Машка мчалась к Элле — доедать что осталось — и сильно расширила свой кулинарный кругозор. Она выросла в семье ученых гуманитариев, где питались весьма примитивно. Суп, котлеты, часто покупные, компот из сухофруктов. Машкина мать считала, что тратить драгоценное время на стояние у плиты преступно, А у самой Маши, несмотря на все старания, ничего не получалось. Обязательно или пересолит, или пережарит, или недопечет.
— Нет, Элка, это не мое, — вздыхала она. — Тесто не раскатывается вообще.
— Глупости, я же тебе все написала, это тесто может сделать даже даун. Ты все в точности соблюдала?
— Вроде да, — пугалась Машка.