Неважно, что он говорил только по-эскимосски, а я не знаю на этом языке ни слова и что, не имея общего языка, мы прибегли к доязыковой жестикуляции, не считаясь с тем, что универсальность взгляда и жеста претерпела большую эволюцию. Я рассказал ему свою историю. Рассказал, как мы отплыли из Америки на маленьком судне, добрались до Гренландии, бросили якорь в фиорде, потерпели крушение. Что я вот уже тридцать шесть часов иду по горам. Что я устал. Все это я рассказал со всем драматизмом, на какой способен, а это немало. Мной был пущен в ход пафос и юмор. Когда я говорил с пафосом, он смотрел на меня сочувственно, мой юмор вызвал у него улыбку, прекрасную улыбку. «О брат мой, — думал я, — как мы абсолютно одинаковы. Но ты богатый человек, а я бедный бродяга, шляющийся по побережью. Ты чист и аккуратен, а я вызываю отвращение. Ты гражданин своей родины, у себя дома, а я бездомный чужак, бог знает откуда! И в то время как мое неуклюжее суденышко лежит разбитое, полузатонувшее на скалах, ты сидишь в самой изящной и прекрасной лодочке, какую только мог изобрести человек». И я понял в тот момент, если не знал этого раньше: все, что мы называем цивилизацией, все укрощающие, облагораживающие силы искусства, науки, религии, романтических традиций, нравственности — все это результат ничего иного, как действия среды, в которой рождается неизменная бесконечная цепь человеческих потомков каменного века.
— Тут немного дальше по берегу есть поселок, — сказал гренландец, — там живет человек, который говорит по-датски. Идите сушей, а я поеду кругом на лодке и встречу вас.
Он взялся за весло, чтобы грести. Я же усталым движением поднял мешок и взвалил его на себя. В том месте, где мы стояли и разговаривали, море вдавалось в берег маленьким заливом. Мне нужно было вернуться немного назад, вглубь, чтобы обогнуть его. Гренландец, должно быть, повернул голову, чтобы посмотреть, как я пойду. Заметив мою тяжелую походку, он в одно мгновение поравнялся со мной, обогнал меня. В глубине залива мой новый знакомый вылез из каяка, ловко вытащил его из воды, бережно положил на берег и пошел мне навстречу. Мы пожали друг другу руки. Он взял у меня тяжелый мешок и взвалил его на себя.
— Сигарету? — предложил я.
Покуривая, как старые друзья, мы двинулись в Нарсак.
XIV
Нарсак. 17 июля
Они бежали со всех сторон — яркие, быстрые фигурки, мужчины и женщины, мальчики и девочки. Они высыпали из домов, выскакивали из-под земли. Все они сошлись вместе, образовали толпу и побежали нам навстречу. Среди этих малорослых людей бежал громадный человек, великан с круглым веселым лицом и светлыми усами. Обут он был в деревянные башмаки, в ухе болталась золотая серьга. Вот, подумал я, уж это настоящий датчанин. Мы встретились, пожали друг другу руки, и я начал рассказывать им всем историю моей жизни.
Все находили ее занимательной. Еще бы! Я указал далеко на юго-запад, за море, и сказал: «Америка». Они поняли. Сложив руки ковшиком, чтобы изобразить лодку, я дул на них и качал их из стороны в сторону, чтобы представить ветер и волны. Я показал, как мы вошли в Караяк-фиорд и стали там на якорь. Затем изобразил им, так что у меня лопались легкие, картину бури и крушения. Рослый человек понял меня.
— Идем, — сказал он на языке, который я счел датским.
И я пошел с ним в самый лучший дом в поселке, его дом. Потому что он был начальником торгового пункта.
Он взял бумагу, перо и чернила и старательно изложил мой рассказ в письме губернатору Готхоба. Вот перевод этого письма:
«Дорогой господин управляющий и шериф Ч. Симони!
Они пришел американец по суше из Караяка на их лодке или корабле он затонул с двумя людьми. Пожалуйста будьте добры приезжайте и скажите ему об, я не могу с ним говорил.
Желаю счастья и долгих лет.
Вам и миссис.
Он промокнул письмо, запечатал его и попросил самого лучшего в деревне гребца отвезти письмо в Готхоб. Затем с сияющим лицом вернулся ко мне.
— Будьте как дома, — сказал он.
Его жена — преждевременно состарившаяся гренландка, морщинистая, согбенная. Дочь — высокая, стройная, красивая брюнетка. Обе были одеты в очень идущий женщинам гренландский костюм: короткие, ярко расшитые штаны из тюленьей кожи, высокие сапоги из этого же материала и пестрые ситцевые рубашки.