Поначалу всё шло гладко — и с учёбой справлялись, и на практических занятиях не отставали. Пока Форсункову не взбрело в голову отправиться в самоволку. Нам, курсантам первого курса, увольнительные вообще почти не выдавали, как и второкурсникам, а более старшим и то исключительно как поощрение за безупречную учёбу и дисциплину, да строго по списку. Алексею же не терпелось до каникул — хотелось в город — в кинотеатр сходить, на девушек поглазеть, да перекусить чем-нибудь существеннее казённой пищи.
— Куда тебе ещё есть? На своё пузо-то глянь, — съязвил тогда Пашка Рогозин, поправляя ремень на худосочной талии.
— Меня хоть в отличие от тебя видно, — парировал Алексей, поглаживая округлый живот. — Я всего на пару часов. К утреннему разводу вернусь, вот увидите.
— Не к добру это, Лёха, — покачал головой Коля, сдвинув густые брови.
Но остановить его было невозможно. Кормили нас в училище калорийно, но без изысков, а Форсунков был гурманом от природы. Дождавшись отбоя, он ловко выскользнул через окно казармы и растворился в темноте. Окна располагались высоко, почти у самого потолка, и выходили аккурат к забору — идеальный маршрут для самовольщиков.
Делать нечего — мы улеглись спать. Подъём ранний, а до него нужно успеть идеально заправить койку, одеться по форме и выстроиться на плацу для утреннего развода. Режим в училище соблюдался неукоснительно, всё строго по уставу, без малейших отклонений.
Спал я крепко — от физических и умственных нагрузок засыпаешь мгновенно, без всяких стимуляторов. Мысли о прошлом отступили, времени на рефлексию просто не оставалось. И вот, хорошо поспав, я вдруг услышал приглушенный шёпот.
— Парни, помогите! — доносилось откуда-то сверху.
Я открыл глаза. Проснулся не я один — кровати моих товарищей тоже стояли неподалёку от окна. Поднял глаза и обомлел: в оконном проёме застрял Форсунков, беспомощно болтая ногами снаружи, словно перевёрнутый жук.
— Вытащите меня! Я застрял! — взмолился он, с отчаянием глядя на нас.
Мы с парнями переглянулись в недоумении.
— Ну ты даёшь! — вздохнул Коля. — Вчера же пролез как миленький.
— То было вчера, а сегодня вот! — скорчил кислую мину Алексей, пытаясь протиснуться в узкий проём.
— Хорошо брюхо набил, значит! — усмехнулся Паша.
И большая часть курсантов, натягивая гимнастёрки, разразилась сдержанным смехом, наблюдая эту картину, достойную карикатуры в «Крокодиле».
— Да поел, а тебе что, завидно? — невозмутимо ответил Алексей. — Братцы, только помогите, а⁈ Вам, между прочим, тоже гостинцев принёс.
— Давайте все вместе, — скомандовал я. — А то нам ещё одеваться и койки заправлять. — Раз-два, взяли!
И мы втроём с Овечкиным и Рогозиным, ухватив Форсункова за руки, стали тянуть его внутрь, но он только кряхтел и не сдвигался с места, да ещё и весь побагровел — того и гляди всё съеденное наружу вернётся.
— Ты как туда пролез вообще? — тяжело задышал Паша.
— Я вчера голодный был, а сегодня сытый, — буркнул ему в ответ Алексей.
Но едва он это произнёс, как в казарме раздался сигнал подъёма.
— Рота, подъём! — прогремел голос дежурного.
— Всё, нам хана, — прошептал Рогозин. — Через пять минут построение, а ты тут в окне торчишь!
— Может, маслом натереть? — усмехнулся Коля.
— Чтобы ему форму испоганить, а потом прапорщик Гуров его на лоскуты порвал? — хмыкнул я. — Нет, не годится. Да и где мы возьмём сейчас.
— Братцы, родненькие, — а Алексей продолжал тем временем с несчастной миной смотреть на нас, — тяните сильнее, пожалуйста! Я вам не только пирожки привёз, но и конфеты!
— А где конфеты? — Рогозин сразу оживился.
— В левом кармане… — мотнул головой Форсунков.
И он хотел ещё что-то добавить, да только дверь казармы распахнулась, и мы все вытянулись по струнке — на пороге появился старший лейтенант Кузеванов, командир взвода.
— Почему не на построении⁈ — его голос прогремел так, что я чуть не оглох. Вот почему нам всем волосы коротко стригут — чтобы от таких оглушительных воплей мы не лысели раньше времени.
Мы все продолжали хранить молчание, ведь картина и так была яснее ясного… Кузеванов сам быстро заметил неладное — он медленно подошёл к окну и с нескрываемым изумлением уставился на застрявшего Форсункова.
— Я не специально, товарищ старший лейтенант! — затараторил Алексей. — Я просто… застрял!
— Я вижу, что застрял! Не слепой! — рявкнул Кузеванов, багровея. — Это ты так за ночь отъелся, что в окно не влезаешь?