У выхода его ждала мать. Лилия Борисовна теребила в пальцах тонкий ситцевый платочек, будто пыталась унять тревогу. За эти месяцы она заметно постарела — серебро в волосах стало гуще, морщинки у глаз прорезались глубже. Но улыбка — та самая, домашняя, тёплая, как свежий хлеб, — осталась прежней.
— Коленька! — всхлипнула она и бросилась к сыну, забыв обо всём на свете.
Коля крепко прижал мать к себе. Она дрожала от волнения, а от неё пахло родным запахом пирога — значит готовила.
— Мам, ну ты чего… — пробормотал он вполголоса, смущённо оглядываясь по сторонам. — Люди ведь смотрят.
— Пусть смотрят! — сдавленно выдохнула Лилия Борисовна и только крепче вцепилась в сына.
— Пойдём домой, мам. Я с дороги устал, — Коля взял её под руку.
Но по пути Лилия Борисовна не умолкала ни на минуту — словно боялась, что если замолчит, сын снова исчезнет. Рассказывала про соседей, про работу, про то, как Марья Ивановна с третьего этажа интересовалась его успехами.
— А помнишь, как ты в детстве с вокзала всегда бегом бежал? Всё тебе автобус был ни к чему! — засмеялась она. — А теперь вон какой взрослый…
Коля молчал, слушал родной голос и ловил запахи детства — пыль от тополей, горячий асфальт, дым заводских труб. Город не изменился — всё те же пятиэтажки с облупленной штукатуркой, те же дворы с песочницами и турниками. А когда вошли в дом, пахло наваристым супом и свежими огурцами. Лилия Борисовна суетилась на кухне, накрывая стол.
— Садись скорей, Коленька. Твой любимый суп сварила — с мясом! Не то что у вас в столовой наверняка…
— Да нормально кормят, мам, — усмехнулся Коля, развязывая шнурки. — Не жалуюсь.
За столом разговор лился неспешно. Мать расспрашивала про учёбу, про товарищей по курсу, про командиров. Коля отвечал коротко, но в каждом слове сквозила радость — он дома.
— Знаешь что, Коленька… — сказала Лилия Борисовна и налила ему стакан компота из вишни. — Может, завтра сходим в кино? Как раньше.
— Конечно, мам. А что ещё новенького в городе?
— Да что тут… — вздохнула она. — В парке новый аттракцион поставили — «Колесо обозрения». Вся молодёжь туда ходит. А ещё кафе-мороженое открыли на площади — теперь там всегда очередь.
Коля улыбнулся — дома всё было по-прежнему и всё чуть-чуть по-новому. Следующие же дни промчались, как электричка на перегоне — не успел оглянуться, а уже вечер. Коля с матерью ходили в кино, в зале пахло свежим лаком и чужими пирожками. Потом гуляли по Центральному парку. Коля, будто мальчишка, задерживался у каруселей, смотрел на сверкающие качели — сердце щемило от воспоминаний — вот здесь когда-то отец катал его на плечах, а рядом мать смеялась до слёз.
А затем в книжном магазине Коля выбрал для Лилии Борисовны книгу. У полки оба замолчали — вспомнили, как отец вечерами читал вслух, а потом спорил с соседями о прочитанном. Но молчание не было тяжёлым — скорее тёплым, родным.
— Пойдём, мам, — Коля легко взял мать под руку.
— Идём, сынок, — она улыбнулась так, что морщинки у глаз затанцевали.
И уже вечером дома — традиционное «Время» по телевизору. Диктор с каменным лицом, новости про урожай и фестиваль молодёжи в Москве. Лилия Борисовна вдруг отложила спицы и посмотрела на сына пристально.
— Коленька, а когда на дачу поедем? Картошку окучивать надо, грядки запустила без тебя совсем…
Коля едва заметно скривился. Дача для матери — святое — шесть соток за городом, где она сажала всё подряд и летом жила почти безвылазно.
— Поедем завтра, мам. Только не гони меня на рассвете, ладно?
— Да какой там рассвет! — всплеснула руками Лилия Борисовна. — В семь встанем, в восемь уже на автобусе будем. Пока не жарко — работать легче.
И утро выдалось бодрым — солнце только выглянуло из-за крыш, а Коля уже тащил на остановку увесистые сумки — в одной тяпка и лопата, в другой рассада в банках из-под майонеза. Мать всю дорогу что-то бормотала про колорадских жуков и соседку с её помидорами-гигантами.
Дача встретила запахом мокрой земли и свежей травы. Соседи уже копошились на своих участках — кто-то косил траву, кто-то ругался на воробьёв в клубнике.
— Ну что, сынок, за дело! — бодро скомандовала Лилия Борисовна и повязала платок.
Коля молча схватил тяпку и принялся за картошку. Спина быстро взмокла под майкой, но руки помнили каждое движение. Раз-два — сорняк прочь, три-четыре — земля рыхлая. В детстве он ненавидел эту работу, а теперь вдруг почувствовал странное спокойствие — здесь всё просто и понятно. И к обеду они справились с половиной огорода. Мать сварила картошку с укропом, открыла банку огурцов из запасов.