— Коленька, а давай шашлыки устроим? Мясо вчера достала по знакомству — свежее! Давно мы так не сидели…
— Отличная мысль, мам! Где мангал?
— В сарае найдёшь. Только почисти хорошенько!
Коля с энтузиазмом занялся делом — разжёг угли, замариновал мясо в луке с чёрным перцем и лавровым листом — как учил отец. А запах дыма пополз по всему садовому товариществу. Не прошло и получаса, как к забору подошли соседи — Олег Семёнович с женой Валентиной Николаевной. Олег Семёнович был в своей неизменной кепке и с газетой под мышкой.
— Ого, Коля приехал! — радостно крикнул он через плетень. — Слышу — шашлычком пахнет! Как служба?
— Здравствуйте, Олег Семёнович! Проходите к столу!
— Да ну что ты… Мы так, посмотреть зашли… — засуетилась Валентина Николаевна, но глаза её светились радостью.
Они присели на лавку у яблони. Коля ловил взгляд матери — она улыбалась по-настоящему счастливо. Шашлык же потрескивал на шампурах, над садом плыли облака дыма и смеха. В тот момент казалось — вот он настоящий дом и всё остальное подождёт.
— Мам, тащи тарелки! — гаркнул Коля с крыльца. — Сейчас весь двор за стол соберёмся!
Стол ломился от еды — дымящийся шашлык, картошка с укропом, маринованные огурцы из трёхлитровой банки. Соседи подтянулись быстро — на запах шашлыка в садовых товариществах всегда сбегались как на пожар. Олег Семёныч заливался анекдотами про армейскую службу и партийные собрания. Валентина Николаевна хлопотала с салатом, нахваливала Колю.
— Ну ты, Колька, мастер! Мясо как у повара в ресторане. Надо же!
И Лилия Борисовна сияла — глядела на сына с такой гордостью, будто он только что медаль получил.
— Слушай, Коля, — вдруг вспомнил Олег Семёныч, отпивая из гранёного стакана компот, — а помнишь, как ты пацаном к нам за яблоками лазил? Вон какой шустрый был!
Коля рассмеялся, утирая ладонью губы.
— Ещё бы не помнить! Вы меня тогда за ухо как схватили — думал, ухо навсегда останется у вас на дереве.
— Да брось! — махнул рукой сосед. — Детство оно на то и детство. А сейчас вон какой стал — курсант, почти офицер.
— Да куда там… — Коля смущённо пожал плечами. — Учиться ещё и учиться.
Смех, разговоры, звон вилок — летний вечер тянулся медленно, будто не хотел заканчиваться. Потом соседи ушли по домам — кто с банкой огурцов под мышкой, кто с последним анекдотом на устах.
Лилия Борисовна перемыла посуду и вышла к сыну на крыльцо. Солнце садилось, а воздух густел запахами дыма и травы.
— Коленька… — тихо сказала она. — А чего ты Машу не позвал? Она бы помогла нам сегодня…
Коля насупился, отвернулся к саду.
— Не надо про это, мам.
— Что ж случилось-то? — Лилия Борисовна тревожно пригляделась к сыну. — Вы же хорошо дружили. Девочка-то славная…
— Нашла себе другого, — Коля сжал кулаки на коленях. — Тоже из мединститута. Не нужен ей военный! — в голосе звякнула обида — настоящая, мужская. Лилия Борисовна вздохнула, погладила сына по голове, как в детстве.
— Ох ты мой горемыка… Больно?
— Переживу, — Коля пожал плечами.
— Конечно, переживёшь. Ты у меня не промах — и красивый, и умный. Найдёшь свою девчонку, вот увидишь. Только не держи зла.
Он впервые за вечер улыбнулся — устало, но по-настоящему.
— Спасибо тебе, мам.
— Да что ты! Я же мать твоя. Кто тебя пожалеет, если не я?
Они замолчали, а где-то вдали играла радиола. И Коля вдруг спросил.
— Мам… Ты не жалеешь, что я в военное пошёл?
Лилия Борисовна долго смотрела на закат.
— Дед твой военным был. Видно, судьба у нас такая — Родину защищать. Жалеть? Нет… Главное, чтобы ты человеком был. А гордиться тобой я уже могу.
— Буду стараться.
Она улыбнулась и поднялась.
— Пошли домой. Завтра дел много, а там тебе опять в училище ехать…
Коля поднялся вслед за матерью. Ещё несколько дней дома — потом казарма, строевая, лекции и экзамены. Но сейчас он просто был рядом с матерью под шершавым небом лета и этого было достаточно для счастья.
Афган
Пыль висела в воздухе густой, вязкой завесой — казалось, сама земля Афганистана дышит песком и горечью. Кирилл Козлов прикурил «Приму», затянулся до боли в легких и выпустил дым в раскалённое марево. Автомат лежал на коленях, тёплый от солнца, которое не знало пощады.
— Козлов! — рявкнул старшина Петренко, вынырнув из-за БТРа, как чёрт из табакерки. Его лицо — обветренное было суровым, но в глазах читалась не злость, а усталость. Усталость человека, который уже какое время таскает мальчишек по этим проклятым горам.