А в другом крыле особняка, где ковры были другие, а мебель строже, Рональд Рейган листал свои записи. Несмотря на возраст в глазах была всё та же мальчишеская искра. Рядом сидел Джордж Шульц — госсекретарь с лицом математика и нервами хирурга.
— Джордж, — Рейган отложил бумаги и посмотрел на Шульца пристально. — Этот Горбачёв… наши говорят, он не из той породы, что Брежнев или Андропов. Может быть гибче.
Шульц поправил очки — жест машинальный, но в нем была вся суть момента.
— Мистер Президент, гибкость опасна для нас обоих. Горбачёв молод, амбициозен и пришёл с лозунгами перемен. Но не забывайте — его воспитала та же система, что породила Сталина и Брежнева.
Но в этот миг ни один из них не знал — за этими стенами начинается игра без права на ошибку. В Женеве 1985 года дышала история — и каждый вдох мог стать решающим. Рейган поднялся из глубокого кресла и подошёл к камину. Пламя плясало в его глазах, отбрасывая на лицо багровые отблески. На миг президент показался уставшим стариком — но только на миг.
— Знаешь, Джордж, — тихо бросил он через плечо, — я всю жизнь воевал с коммунизмом. В Голливуде, в Сакраменто, теперь — здесь. Но если быть честным… Всю жизнь я мечтал о мире без ядерных ракет. Если хоть малейший шанс есть, что этот русский думает так же…
Шульц не дал ему договорить — голос его резал воздух, как сталь.
— Господин президент, мы не имеем права на иллюзии. Советский Союз тратит на оборону почти четверть своего бюджета. Их экономика едва держится на плаву, но армия растёт. Наша СОИ — их ночной кошмар. Они знают — в этой гонке им нас не догнать.
Рейган кивнул, но мысленно был далеко. Перед глазами стояли письма от простых американцев — матери писали о страхе за детей, старики — о тревоге за завтрашний день. Ядерная угроза вползала в каждый дом, в каждое сердце.
А в это время в главном зале особняка кипела работа. Швейцарцы — точные до педантизма — проверяли каждую мелочь. Стулья выровнены по линейке, температура под контролем, охрана готова к любой неожиданности. За окнами клубилась толпа журналистов — камеры и микрофоны ловили каждое движение у входа.
И в первый день встречи начался с ритуала — рукопожатие у порога особняка. Два лидера — Горбачёв и Рейган — сжали друг другу руки крепко, чуть дольше протокола. Горбачёв улыбался широко и открыто — не скрывая волнения. Рейган отвечал своей фирменной голливудской улыбкой — оба знали цену этим жестам.
Но настоящая битва началась за закрытыми дверями. Первыми шли официальные заявления — каждая сторона выкладывала свои карты на стол.
— Господин президент, — начал Горбачёв, и в его голосе звучала сталь молодого реформатора, — наши страны вкладывают безумные деньги в оружие, пока миллионы людей голодают и болеют. Разве это не безумие?
Рейган слушал внимательно, не сводя взгляда с собеседника. Горбачёв говорил страстно, почти с вызовом. Но Рейган помнил слова советников — советские лидеры умеют играть на публику.
— Господин генеральный секретарь, — ответил он жёстко, — я тоже хочу мира. Но мир должен строиться на свободе и справедливости. Пока ваша страна поддерживает войны в Центральной Америке, держит войска в Афганистане и подавляет свободу в Восточной Европе — о доверии говорить трудно.
В комнате повисла тишина — плотная, как дым после выстрела. Переводчики спешили уловить не только слова, но и напряжение между строк. Горбачёв невольно сжал кулаки под столом — этот жест не ускользнул от взгляда Рейгана.
Два мира встретились лицом к лицу. И каждый знал — за этими дверями решается судьба планеты.
— Мистер президент, — начал Горбачёв, отчётливо выговаривая каждое слово. — Мы можем до бесконечности обмениваться упрёками. Но разве не лучше подумать о том, что нас объединяет? Мы оба — отцы, деды. И оба хотим оставить после себя мир, где дети не боятся ядерной ночи.
Рейган замолчал. Его взгляд стал тяжёлым, почти изучающим. В этот миг он увидел перед собой не врага, а человека — усталого, но не сломленного.
— Вы правы, — наконец сказал Рейган негромко. — Давайте попробуем говорить о будущем, а не о прошлом.
Переговоры же шли до позднего вечера. За закрытыми дверями особняка обсуждали контроль над вооружениями, Афганистан, права человека, торговлю — темы, на которых ломались копья и дипломатов, и генералов. Позиции расходились резко, но между двумя лидерами постепенно возникало нечто большее, чем дипломатия — искра взаимного уважения.