А когда спасатели добрались до места катастрофы, они нашли только искорёженный металл и два обугленных трупа. Саркофага уже не было. Говорили — его унесли местные, кто-то шептал — «Он сам ушёл в горы. Вернулся домой». Никто не верил официальным версиям.
А тем временем в Эдинбурге Стерлинг сидел в прокуренном баре на Кэнонгейт, допивал виски и смотрел в мутное стекло. И иногда, когда за окном лил шотландский дождь и в стакане плескался последний глоток, Стерлингу снились кошмары — древние цари в золотых масках, проклятые артефакты, шёпот на мёртвых языках.
Он просыпался в холодном поту — с отчётливым чувством — где-то там, в чёрных горах Европы, проснулось нечто старое и страшное. И это нечто смотрело на мир новыми глазами.
Глава 5
Снег хрустел под моими сапогами — будто кто-то крошил ледяную карамель прямо на землю. Я шел по знакомой тропинке, к родительскому дому, вдыхая морозный воздух — он резал легкие, но внутри у меня тепло, как от маминых пирожков. Вот тебе и она — Березовка! Наконец-то… Полгода же в военном училище пролетели, как один короткий миг и каникулы наступили слишком неожиданно.
— Сенька! — окликнул кто-то сзади, голос был знакомый до дрожи в коленях.
Я обернулся — Борька собственной персоной. За эти месяцы он стал шире в плечах, взгляд у него теперь взрослый, уверенный — не тот щуплый парнишка как раньше в школе.
— Борян! — я бросился ему навстречу, хлопнул по спине. — Ну как ты там, в своем сельхозе?
— Да всё ништяк, — ухмыльнулся он. — В учебе не последний, преподы уважают. А ты что, военный наш?
— Да так — марш-броски на морозе каждый день и свое особое веселье. У нас там каждый день какие-нибудь да приключения случаются.
И мы шли по деревне бок о бок, а разговоры сыпались без остановки — как раньше, когда мечтали о будущем и строили воздушные замки на крыше старого ДК.
Вскоре же к нам присоединились Мишка и Макс — тоже приехали на праздники.
— Слушайте, парни, — Мишка потирал ладони о ватник, — давайте завтра в баню? Как раньше, с веником!
— Я за! — Макс оживился. — Только давайте по-серьёзному — кто дольше всех на верхней полке продержится?
Борька прищурился хитро, будто уже выиграл спор.
— Я каждый день холодной водой обливался. Со мной вам не тягаться!
— Смешной ты, — фыркнул я. — У нас в училище не только обливают — ещё и по плацу гоняют до посинения. Победа будет за мной.
И вечером собрались мы у старой бани. Отец топит печь, дым валит столбом. Увидел он нашу компанию и махнул рукой.
— Идите-идите, только не угорите мне тут! Молодёжь…
Баня натоплена так, что дверную ручку держать больно. Разделись значит до трусов — пар валит с плеч.
— Ну что, парни, на старт? — Борька был уже весь мокрый от пара.
— Погнали! — отвечаю я и чувствую, как кожа горит, будто солнце в июльский полдень.
Первые десять минут летят легко — сидим травим анекдоты про преподавателей и про то, как Борьку заставили доить корову в четыре утра.
— Прихожу я в коровник, а там Зорька стоит. Глядит на меня так, словно сейчас экзамен устроит. Только сел доить — она мне копытом как даст! Я с табуреткой через весь коровник улетел!
Смех душил горло, но становилось жарко до боли. Воздух вязкий, как расплавленный мед. Так минут двадцать прошло и Макс побледнел.
— Парни… Может хватит? Голова кругом…
— Не вздумай! — Борька сквозь зубы. — Мы же мужики или кто?
— Держись! — подбадриваю я его, хотя сердце колотится так, что кажется вот-вот вырвется наружу. — Кто первый выйдет — тот и слабак!
Но через пару минут стало ясно — мы перегнули палку. Мишка вдруг заваливается набок, глаза стеклянные, а следом Макс хлопается лицом вниз. Борька тоже пытается ухватиться за полку, да не успевает. Я вроде как рвусь к ним, но ноги ватные, всё плывёт перед глазами. И последнее, что помню — горячий полок и гулкое эхо собственного сердца.
Очнулся же я уже на снегу, будто вынырнул из ледяной проруби. Надо мной склонился отец — лицо серое, как февральское небо перед метелью.
— Очухался, герой? — его голос резал, как наждак. Он растирал мне виски снегом, будто хотел стереть всю дурь вместе с инеем. — Ну и дураки же вы! Чуть сами себя не угробили!
Рядом валялись мои друзья — Борька, Мишка и Макс. Все — как после боя без правил — глаза мутные, щеки красные. Отец по очереди приводил каждого в чувство, не жалея крепких слов.