Глушко усмехнулся уголками губ, а его глаза вдруг оживились.
— Я был прав, Юрий Павлович. Шесть портов — это целая вселенная возможностей. Представьте — научные модули, лаборатории, жилые отсеки… Будет город на орбите! Настоящий советский город среди звёзд.
В этот момент казалось — всё замерло. И снег за окном Байконура падал уже не просто так — он падал для них. Для тех, кто строит будущее своими руками.
— Город в космосе… — Семёнов повторил, будто пробовал слова на вкус. — Звучит красиво, Валентин Петрович. Только бы наш дом добрался до орбиты целым.
На Байконуре время сжалось в нервный комок. Снег, мокрый и липкий, стёк по стеклу командного бункера. Соколов выпрямился у пульта, лицо его стало каменным.
— Внимание всем службам! До старта десять минут. Проверить готовность! — его голос разрезал воздух.
В бункере зашевелились люди, посыпались доклады.
— Телеметрия — готова!
— Система управления — готова!
— Двигательная установка — готова!
Петров почувствовал, как сердце бьётся будто в самом горле. Три года в отрасли — и вот он здесь, в самой гуще событий. Каждый его вдох был наполнен страхом и восторгом. В этот момент судьба «Мира» зависела от него так же, как от всех остальных. Он наклонился к Соколову, шепча, почти не двигая губами.
— Алексей Иванович… А если что-то пойдёт не так? Если вдруг…
Но Соколов не дал ему договорить — его взгляд был стальным.
— Виктор! В нашем деле сомнения — роскошь. Всё проверено сотни раз. Наши инженеры — лучшие на планете. Техника — надёжней танка. Думай лучше об этом.
В Калининграде же Семёнов стоял у панелей, словно генерал перед боем. На экранах плясали цифры, линии телеметрии тянулись, как нити судьбы. Он знал каждый винт этой станции — будто сам собирал её из металла и нервов.
— Юрий Павлович! — молодой оператор поднял глаза от приборов. — Последние данные с Байконура — всё штатно.
— Принято, — коротко бросил Семёнов. — А погода?
— Снег усиливается, но ветер в пределах нормы. Видимость удовлетворительная.
А Глушко подошёл к окну, за которым белела степь.
— Космос начинается не на высоте ста километров, Юрий Павлович, — сказал он негромко. — Он начинается здесь — в наших чертежах, в цехах, в сердцах тех, кто верит.
— Красиво сказано, Валентин Петрович, — Семёнов усмехнулся. — Но сейчас наша мечта должна взлететь на триста километров и остаться там надолго.
На Байконуре отсчёт бил в висках. И Соколов снова взял микрофон.
— Внимание! Пуск через одну минуту! Все службы — подтвердить готовность!
— Готов! Готов! Готов! — голоса вспыхивали по всей линии связи.
Петров сжал кулаки до побелевших костяшек. На экране ракета стояла в предрассветной мгле, будто гигантский белый зверь на цепи.
— Тридцать секунд! — отчеканил Соколов.
И в эти секунды каждый был словно наедине с собой. Соколов вспомнил свой первый запуск — тот самый Спутник, когда он был совсем зелёным инженером. Петров думал о своих детях — вдруг однажды они увидят «Мир» своими глазами? Операторы затаились над приборами — сейчас их работа решала всё.
1986-й год дышал за окнами холодом и надеждой. Всё слилось в один миг — снег, свет ламп, тревога и гордость. И все ждали только одного слова.
— Десять… девять… восемь… — финальный отсчёт резал тишину, как нож.
В Калининграде тоже все замерли. Семёнов застыл у экрана, пальцы побелели на кромке стола. Глушко стиснул в руке старую трубку — не курил её много лет, но держал как оберег, как память о тех, кто строил этот путь вместе с ним.
— Три… два… один… ПУСК!
Степь содрогнулась. «Протон-К» взревел, рванулся в небо, вырываясь из клубов огня и дыма. Стёкла дрогнули, воздух наполнился низким гулом — живым, всепроникающим. На экранах ракета медленно, почти величаво поднималась вверх, унося за собой мечты тысяч.
— Пуск нормальный! — отчеканил оператор. — Ракета идёт по расчётной!
Соколов выдохнул так, будто сбросил с плеч бетонную плиту. Первый этап пройден и теперь всё зависело от автоматики и тех, кто встретит станцию на орбите.
— Виктор, — повернулся он к Петрову, — теперь мы можем только ждать. Дальше — дело машин и людей в небе.
В Калининграде же радость была тихой, но настоящей. Семёнов резко обнял Глушко — тот даже не успел удивиться.
— Валентин Петрович! Мы сделали это. «Мир» летит!
Глушко улыбнулся устало, но глаза его светились.
— Пока только летит, Юрий Павлович. Главное впереди — орбита, связь, работа каждого винтика.
Часы тянулись мучительно долго. Каждый доклад по громкой связи был как глоток воздуха в затянутом ремнём горле. И вот — долгожданное сообщение.