Фомин теребил папку с бумагами, будто искал там спасение.
— Виктор Петрович… четвертый блок уничтожен полностью. Реактор… скорее всего, тоже.
— Что значит «скорее всего»? — Брюханов резко повернулся к нему. — Мне нужны точные данные!
— Мы не можем подойти ближе к реактору, — признался Фомин хрипло. — Радиация зашкаливает. Дозиметры показывают максимум.
— Товарищ директор! — К ним подошел Дятлов — лицо перебинтовано, глаза воспалены от боли и усталости. — Я уверен, что реактор цел! Возможно, взорвался водород в помещении турбины, но сам реактор не мог рвануть!
— Анатолий Степанович! — Брюханов взглянул на него с отчаянием и злостью. — Посмотрите вокруг! Вы видите эти руины? Этот огонь? Как вы можете говорить такое?
За окнами меж тем гудела тревожная ночь. Станция стонала под радиоактивным ветром, а люди внутри пытались поверить в невозможное — что всё еще можно спасти.
— Это не реактор! — упрямо твердил Дятлов, сжимая кулаки. — Он не может взорваться. Физически не может!
Но ночь 26 апреля 1986 года уже писала свою правду и эта правда была страшнее любого упрямства. Под развалинами четвертого блока, в горячем чреве станции, собиралась смертоносная лава — расплавленное ядерное топливо. Еще немного и эта масса прожжет бетон, доберётся до грунтовых вод. Тогда взрыв пара сметёт все оставшиеся блоки, а радиоактивная туча уйдет на полмира.
В самом штабе ликвидации воздух был тяжелым, как свинец. Но решение о самой отчаянной операции в истории советской атомной энергетики приняли быстро — спустить людей под реактор, к затопленным дренажным клапанам.
У входа в подземелье стояли трое — инженер Алексей Ананенко, молодой Валерий Беспалов и старший машинист Борис Баранов. Тени от ламп дрожали на стенах, а их лица казались вырезанными из камня.
— Товарищи, — голос представителя комиссии звенел натянутой струной, — вы понимаете, что на вас держится всё? Если не откроете клапаны, то произойдет взрыв, которого не переживёт никто.
— Понимаем, — Ананенко посмотрел ему прямо в глаза — спокойно и твердо. — Если промедлим, то погибнут миллионы.
— Схемы уже изучили, — Беспалов, юный и упрямый, сжал кулаки. — Клапаны в барботёре под реактором. Придётся идти на ощупь, в полной темноте.
— Это билет в один конец, — Баранов, самый старший, хмуро усмехнулся. — Там радиация зашкаливает. За минуту — смертельная доза.
— У нас нет выбора, — Ананенко молча пожал плечами. — Если не мы, то никто…
— У меня сын маленький… — глухо сказал Беспалов. — Жена ждёт дома. Но если не пойти — вообще никто не вернётся домой.
Баранов долго смотрел на молодых товарищей. Потом резко кивнул.
— Ладно. Идём втроём. Быстро и без самодеятельности. Каждый шаг четко по команде!
Они облачились в гидрокостюмы и проверили фонари. Дозиметр трещал истерично ещё на лестнице.
— Приборы зашкаливают, — предупредил физик из группы сопровождения. — Реальный уровень радиации выше всех пределов.
— Значит, времени у нас нет, — отрезал Ананенко.
И они спускались в подвал будто в пасть ядерного ада. Вода была черна и вязка, фонари резали муть узкими клиньями. Каждый вдох отдавался металлическим привкусом во рту.
— Алексей, видишь что-нибудь? — голос Беспалова дрожал в рации.
— Пока ничего! — Ананенко ощупывал стены под водой, пальцы скользили по ржавому металлу. — Борис, у тебя как?
— Глухо… Чёрт! Тут хоть глаз выколи! — хрипло ответил Баранов.
Они шли вперёд, шаг за шагом, зная — дороги назад может не быть вовсе. Работали только наощупь и на веру. Каждый вдох, как глоток из ржавого ведра — в горле першит, в лёгких скребёт. Вода ледяная, мутная, пахнет железом и страхом. Дозиметры трещат и зашкаливают, но уже никто не смотрит на шкалу.
— Есть! — вдруг выдохнул Валерий Беспалов, голос его эхом ударил по бетонным стенам. — Первый клапан нашёл!
Алексей Ананенко тут же рванулся к нему сквозь чёрную жижу.
— Держи крепче! Вместе крутим!
Металл поддавался неохотно, будто сопротивлялся им самим. Клапан после взрыва покорёжило, руки скользят, пальцы немеют.
— Давай! Ещё чуть-чуть! — хрипло подбадривал Борис Баранов, стиснув зубы так, что побелели губы.
И вдруг — резкий щелчок. Клапан сдался, а вода заструилась вниз, будто сама выдыхала облегчённо.
— Второй! Быстрее! — выкрикнул Ананенко, голос его дрожал не от страха, а от усталости.
Они двинулись дальше — вслепую, по памяти. Второй клапан оказался упрямее первого. Руки горят, плечи ломит, но они давят изо всех сил. Щелчок — и второй клапан открыт. Вода уходит стремительно. Задача выполнена!