— Всё! Уходим! — коротко бросил Беспалов.
На поверхности их встретили как героев, но никто из троих не улыбался. Тело ломит, а во рту стоит металлический привкус.
— Как самочувствие? — спросил врач, глядя в глаза каждому.
— Пока держимся, — тихо ответил Ананенко. Глаза его были спокойны и усталы.
— Главное — топливо не уйдёт в грунтовые воды, — Беспалов снял гидрокостюм и тяжело сел на лавку.
Баранов же посмотрел на товарищей и кивнул.
— Мы сделали своё дело…
А в следующие дни Чернобыль гудел — как улей, полный отчаянья и мужества. Тысячи ликвидаторов стекались сюда со всего Союза — военные, инженеры, шахтёры, врачи.
Генерал-майор Николай Антошкин стоял на командном пункте у карты и смотрел в небо — вертолёты один за другим сбрасывали мешки с песком и бором на пылающий реактор.
— Товарищ генерал! — пилот едва держал себя в руках. — Радиоактивный фон зашкаливает! Приборы выходят из строя прямо в воздухе!
— Надо засыпать реактор любой ценой, — Антошкин смотрел прямо перед собой, будто видел сквозь бетон и дым. — Иначе погибнут все.
Пилоты летели снова и снова. Каждый полёт, как последний. На земле же строители возводили саркофаг, шахтёры рыли тоннель под станцией, а солдаты дезактивировали заражённую территорию. Никто не спрашивал «зачем» — все просто делали своё дело.
Солнце вставало над опустевшей Припятью, золотило пустые окна и дымящиеся руины четвёртого энергоблока. Чернобыльская катастрофа разорвала привычный мир напополам — показала хрупкость цивилизации и силу духа простых людей.
Их имена запомнит история. Их подвиг останется навсегда — в каждом рассвете над мёртвой Припятью, в каждом взгляде тех, кто выжил благодаря им…
Глава 7
Сидел я в казарме, уставившись в потолок. Краска там облупилась рваными пятнами — будто архипелаг разбитых мечтаний. Дни тянулись вязко, как сгущёнка из солдатского пайка. В голове крутились одни и те же мысли — мои письма остались без ответа, а катастрофа уже случилась. Но кому было дело до курсанта третьего курса? Пять процентов… Всего каких-то пять чертовых процентов, что кто-то обратит внимание на письма. Я это знал, когда писал, но молчать не мог. Совесть — неудобная штука, как кирзач на размер меньше.
— Семёнов, чего ты кислый как уксус? — Колька Овечкин рухнул на соседнюю койку, пружины застонали под его весом. Богатырь широченный, а внутри — мальчишка. С первого курса дружим, но завидует мне всегда, хотя и не признаётся.
— Думаю, — буркнул я, не отрывая взгляда от потолка.
— О чём думаешь-то? — Пашка Рогозин подтянул стул, аккуратно разложил на столе учебники. Педант до мозга костей — у него даже носки в тумбочке по цветам разложены.
— О том, что мир куда жестче, чем кажется. А мы тут, как мальчишки, в солдатиков играем.
Лёха Форсунков с глухим чавканьем ковырял тушёнку ложкой прямо из банки.
— Сенька, ты лучше бы думал про завтрашние занятия по управлению огнём. Маслов всех обещал через мясорубку прогнать.
Маслов был офицер старой закалки. У него глаза ледяные, беспощадные — всё видят, ничего не прощают. У него даже отличники потели, как в бане после наряда. Так что, утром выстроились мы на плацу. Май выдался тёплым, но ветер пробирал до костей. Маслов скользнул по нам взглядом — будто выбирал, кого сегодня на заклание.
— Товарищи курсанты! — голос его резал воздух. — Сегодня корректировка огня по наблюдению разрывов. Кто не поймёт — будет зубрить теорию до посинения! И первым — Овечкин! — рявкнул капитан. — К доске!
Колька поднялся тяжело, будто к расстрельной стенке шагал. Руки дрожат, мел едва держит.
— Цель — танк противника на дистанции четыре тысячи метров. Первый выстрел — недолёт пятьдесят метров. Ветер боковой, справа, пять метров в секунду. Рассчитать поправки!
Колька застыл у доски, как мраморный истукан с трещинами страха по лицу.
— Я… товарищ капитан… — начал он и осёкся.
— Семёнов! — Маслов повернулся ко мне. — Помогите товарищу. Но так, чтобы сам понял!
Я подошёл к доске, встал плечом к плечу с Колькой.
— Слушай внимательно, — шепнул я ему. — Недолёт пятьдесят метров — значит, надо добавить угол или заряд. Но сперва считаем поправку на ветер.
— Как? — прошептал Колька.
— Боковой ветер справа. Сносит снаряд влево, — говорю тихо, чтобы только Колька слышал. — Значит, поправку берём вправо. Скорость ветра — пять метров в секунду, дистанция — четыре километра. Формулу помнишь?
Колька кивает и глаза проясняются.