— Говори, — процедил Тихий, чуть наклонившись вперёд.
— Сначала договоримся насчёт моего друга, — я выдержал его тяжёлый взгляд. — Информация в обмен на прощение долга. Иначе разговора не будет.
Тихий долго сверлил меня глазами, будто пытаясь понять, блефую я или нет. Наконец он медленно кивнул.
— Ладно, курсантик. Но если твоя информация окажется пустышкой, вы оба будете пахать на меня до конца своих дней. И поверь мне — это не фигура речи.
Я понимал, что иду ва-банк. Другого выхода просто не было. Но мой козырь был настоящим — я действительно слышал, когда ездил за покупками в город на каникулах, как местный участковый, стоя в очереди за водкой, хвастался своему дружку тем, что сливает информацию конкурентам Тихого. Я тогда это даже мимо ушей пропустил — меня это не касалось. Да и не думал, что вообще коснется.
Но теперь, через полчаса мы ударили по рукам — Максим свободен, долг списан. И единственное условие — больше никогда не появляться у Тихого с протянутой рукой.
А когда мы вышли на улицу, Максима буквально трясло от облегчения.
— Сенька, ты просто гений! Как ты это провернул?
— Главное — знать слабое место противника и вовремя надавить, — усмехнулся я. — И никогда не показывать страх. Запомни это.
Мы проводили Макса до общежития и отправились обратно в деревню. И всю дорогу парни возбуждённо обсуждали случившееся.
— Сень, а если бы твоя информация оказалась липой? — не выдержал наконец Мишка.
— Тогда пришлось бы драться до последнего зуба, — честно признался я. — Но я был уверен в своей правоте. И да, нам чисто повезло. Очень повезло…
Но увы долго я с друзьями времени после этого больше не проводил. Через несколько дней каникулы подошли к концу, и мне пора было возвращаться в училище. Но перед отъездом мне пришло письмо от Максима — он снова благодарил и клялся больше никогда не связываться с такими займами. А я вдруг понял одну простую вещь — настоящая сила не в кулаках и даже не в оружии. Настоящая сила — это умение вовремя подобрать нужные слова и сказать их так, чтобы каждое попадало прямо в цель. Ну и важно конечно на руках информацию иметь. Не знаю, чтобы мы без нее делали, если бы мне тогда участковый не попался. Хотя, наверное лучше не думать об этом…
Днями ранее
Подвал караван-сарая замер, словно задержав дыхание, когда шаги патруля наконец стихли в темноте. И Самир медленно выдохнул, чувствуя, как по спине стекает липкий пот под грубой хлопковой рубахой. Сердце билось так громко, что казалось, его слышат даже на улице.
Фарид, прижавшись к стене, все еще сжимал древнюю амфору так, будто это был живой ребенок, которого он спасал от пожара.
— Ушли, — прошептал Халиль, осторожно приоткрывая дверь и выглядывая наружу. — Обычный обход. Пока чисто.
Самир кивнул молча, но тревога не отпускала его. Здесь каждая секунда была на вес золота, каждый шорох мог стать последним. Он повернулся к Фариду и устало покачал головой. В глазах того горел яростный огонь — глаза человека, готового защищать свою истину до последнего вздоха.
— Ты говоришь о наследии? — Самир присел на край деревянного ящика, в котором покоилась золотая диадема царицы Библоса. — Что толку от твоего наследия, если наши дети умирают от голода? Эти камни три тысячи лет пролежали в земле, и ничего с ними не случилось. Еще столько же пролежат в частных коллекциях богачей.
— Это не просто камни! — Фарид резко поставил амфору на пол и шагнул вперед. Его голос дрожал от возмущения, а руки сжались в кулаки. — Это память нашего народа, Самир! Каждая монета, каждый осколок керамики — это голос наших предков. Ты продаешь их, словно мешок риса на базаре!
Самир поднялся на ноги и приблизился к другу почти вплотную. В тусклом свете керосиновой лампы его лицо казалось высеченным из камня, глубокие морщины легли резкими тенями.
— Ты думаешь, мне легко? — прошипел он сквозь зубы. — Каждую ночь я вижу во сне тех, кто создавал эти вещи. И каждую ночь я вижу своих детей — голодных и беспомощных. Между мертвыми и живыми я всегда выберу живых.
А в дальнем углу опять заерзал Мустафа. Он заговорил неожиданно громко и резко, нарушив напряженную тишину.
— Мой дед был археологом. Работал с французами в Баальбеке ещё до войны. Он говорил — каждый артефакт — письмо из прошлого. — Мустафа подошёл к саркофагу царя Ахирама и осторожно провёл пальцами по древним письменам. — Но что толку от писем, если некому их читать?
Абу Марван, массивный охранник с седой бородой и суровым взглядом бывшего солдата, хмыкнул недовольно.