— Товарищ старшина, — Рахмон, водитель-узбек, обернулся от руля. Его акцент делал русские слова мягче, но тревожнее. — Дорога впереди… нехорошая. Слишком тихо.
— Сейчас бы Толик по рации доложил обстановку… — пробормотал Дима. В голосе его звенела горечь — свежая, как рана после потери друга.
Кирилл затянулся глубже. Толик Усевич… Его тело так и осталось в том ущелье. А рядом с ним — Гришка Захаров, пулемётчик, который мог пошутить даже на похоронах.
— Не время для поминок, — глухо оборвал Петренко. Но даже в его голосе дрогнула боль. — Живые важнее мёртвых.
— А мёртвые не отпускают живых, — бросил Кирилл, стряхивая пепел на пол брони. — Особенно когда их тела остаются шакалам.
Рахмон же резко ударил по тормозам. Впереди дорога сворачивала между двумя скалами — идеальное место для засады. Все это понимали, но сказать вслух значило накликать беду.
— Дальше пешком, — коротко скомандовал Петренко. — Рахмон, машину в укрытие. Остальные — по склону, цепью!
Они высыпали из БТРа — афганское солнце хлестнуло по глазам горячим металлом. Кирилл машинально проверил магазин автомата — тридцать патронов. Плюс два запасных рожка. Хватит ли? В Афгане этот вопрос всегда был без ответа.
— Кирилл! — позвал Дима. — Помнишь, как Гришка говорил — «Душманы никогда не стреляют первыми»?
— Помню. И что?
— Он ошибался.
Выстрел расколол тишину — хлопок грома посреди ясного неба. Потом начался хаос — то, что в сводках назовут «боевым столкновением», а в памяти выживших останется адом.
— Засада! — рявкнул Петренко, бросаясь к валуну. — Рахмон, машину назад! Дима, Кирилл — огонь по скалам!
И всё вокруг взорвалось криками, очередями и жаром войны, где каждый выстрел был выбором — жить или лечь к тем, кто остался в ущельях навсегда.
Автоматные очереди трещали, будто стая бешеных дятлов долбила по броне. Кирилл вжался в камень, чувствуя, как горячий свинец сыплет искры в паре пальцев от виска. Адреналин гудел в ушах, мир рассыпался на острые куски — крики, хлопки, короткие вспышки боли.
— Сколько их там⁈ — заорал Дима, выдергивая рожок и ловко вбивая новый.
— Много! — рявкнул Петренко. — Чёрт бы их побрал, слишком много! Суки!
Кирилл вынырнул из-за скалы, всадил короткую очередь по тени, мелькнувшей между валунами. Попал? Кто знает. Здесь смерть не спрашивала имён и не делала различий — анонимная, быстрая, как песчаный ветер.
— Товарищ старшина! — Рахмон замахал рукой. — Всё! Не заводится!
— Мать вашу! — Петренко сплюнул в пыль. — Значит, пешком! По одному, перебежками! Живо!
Но уходить было некуда… Душманы зажали кольцо плотно, как петлю на горле. Отступать — значит подставлять спину. Оставалось только держаться и надеяться — вдруг кто услышит по рации. Дима подполз ближе, лицо его блестело от пота и пыли.
— Кирюха… Если меня…
— Не будет «если», — жестко оборвал Кирилл, хотя внутри всё сжималось от страха. — Мы не Толик и не Гришка. Мы выживем!
— Выживем? — Дима усмехнулся сухо, почти беззвучно. — Тогда какого хрена мы тут валяемся?
Вопрос повис между ними тяжелым грузом. Защищают Родину? Помогают афганцам строить социализм? Или просто выполняют приказ, потому что иначе — трибунал и позор? Взрыв гранаты врезал в землю так, что уши заложило. Осколки засвистели над головами — один чиркнул по каске Кирилла, оставив на металле свежую царапину. Ещё секунда и его бы отправили «грузом-200» домой, где мать с отцом ждут писем.
— Старшина! — крикнул Рахмон. — Слышу вертолёты!
И правда — над ущельем заклубился знакомый рокот Ми-24. Два «крокодила» шли низко, их пушки уже искали цель.
— Наши! — выдохнул Дима облегчённо.
— Не радуйся раньше времени! — но Петренко не расслабился ни на миг. — Пока они не накроют душманов — мы тут мишени!
Вертолёты ударили из пушек — скалы дрогнули под очередями тридцатимиллиметровых снарядов. Пыль столбом, камни летят вниз, стрельба душманов стихла почти сразу.
— Сейчас! — гаркнул Петренко. — К машинам! Быстро!
Они рванули вперёд, пригибаясь, перескакивая через воронки и обломки. Сердце у Кирилла грохотало так, будто хотело вырваться наружу, лёгкие жадно хватали сухой воздух. Жить хотелось до дрожи в зубах. У БТР уже суетились бойцы из соседнего взвода — подмога пришла вовремя. Рахмон возился с двигателем и ругался по-узбекски сквозь зубы. Мотор закашлял и вдруг ожил — тяжёлый металл снова стал их укрытием и шансом на спасение.
— Потери? — Лейтенант вынырнул из-за бронетранспортёра, лицо в пыли, глаза острые, как штык-нож.
— Двое раненых, товарищ лейтенант, — отчеканил Петренко, не моргнув. — Лёгкие. Обойдутся.