— Не надо, тётя Клава, — остановил я её мягко. — Мы ненадолго. Помочь хотели.
Макс молча вытащил из кармана смятые купюры, Миша добавил к ним свои и я тоже выложил всё до копейки. А затем мы попытались их всунуть в руки матери Борьки.
— Да ну вас… — тётя Клава всплеснула руками. — Сами ведь студенты… Родители и так едва сводят концы с концами…
— Возьмите, — я мягко, но упрямо вложил ей деньги в ладонь. — Не спорьте. Борька был нам, как брат.
Тётя Клава не закричала, не зарыдала, а только тихо всхлипнула, как умеют женщины, у которых слёзы закончились ещё вчера.
— А где дядя Семён? — Миша оглядел двор, будто искал в тени ответ.
— Где ему быть… — Клава вытерла глаза краем выцветшего фартука. — В сарае лежит. Третий день не просыхает. Говорит, сына нет и ему незачем трезвым быть.
Мы переглянулись… У каждого своя беда — кто топит горе в стакане, а кто носит его под сердцем.
— Дрова надо наколоть, — сказал я. — И крышу подлатать. Видел, что протекает.
— Да ну что вы… Вы ж теперь чуть ли не городскими стали, — попробовала возразить тетя Клава.
— Мы не такие уж городские, — усмехнулся Макс, первый раз за весь день. — Руки помнят топор.
Так что работали мы до самого заката. Кололи дрова, чинили забор, латали крышу сарая. Руки гудели, спины ныли, но работа гнала прочь мрачные мысли. Тетя Клава то и дело выбегала во двор — то чай принесёт в гранёных стаканах, то хлеб с сахаром, то просто постоит рядом, послушает, как топор звенит.
— Спасибо вам, мальчики… — голос её дрожал от усталости и благодарности. — Не знаю, как бы я без вас…
— Да ладно, тётя Клава, — ответил я, вытирая пот со лба. — Мы пока на каникулах здесь, обязательно будем заходить.
И когда только стемнело, мы собрались уходить. Тетя Клава проводила нас до калитки, всё пыталась сунуть с собой то пирожков, то бутылку молока.
— Идите уже… — махнули мы рукой. — Завтра опять придём.
Шли мы по тёмной улице молча — усталые и с тяжёлыми мыслями. Фонари не горели и только окна светились жёлтым светом. Где-то лаяла собака, да издалека доносилась радиола.
— Хоть что-то сделали, — сказал Миша на развилке, где расходились дороги.
— Да… — кивнул Макс. — А потом? Уедем в город, а она останется одна с этим алкашом…
— Не знаю… — честно признался я. — Посмотрим.
И мы, попрощавшись, разошлись по домам. Я брёл через заросший палисадник и думал о чертовых поворотах судьбы — Борьки нет, тетя Клава осталась одна, а дядя Семён ушел в запой… А я вот, живу не своей жизнью, в чужом времени, и никто об этом не знает. Может, Борька тоже как я, переселился в тело другого человека? Может, он теперь совсем в другом времени… Далеко-далеко в будущем? Кто знает… Может, все мы здесь живем в чужих телах, но все боимся об этом говорить вслух…
Я остановился у калитки дома и поднял голову к небу. Звёзды светили равнодушно — те же самые, что спустя многие годы будут все также глядеть на этот мир. И где-то там возможно Борька ищет свой путь… Или просто растворился во тьме. Но сейчас здесь у меня было лето — липкий запах свежескошенной травы смешивался с горечью потерь и надеждой на завтрашний день. Я вздохнул полной грудью и вошёл в дом — туда, где ещё ждали и во что-то верили.
Октябрь
1986 год
Осенний дождь бил по окнам Западного крыла Белого дома с упрямством репортёра, который не унимается, пока не получит ответов на вопросы, от которых хочется отвернуться. Полковник Оливер Норт стоял у мутного стекла своего подземного кабинета, наблюдая, как капли сбегают вниз — будто слёзы мальчишки, застигнутого на месте преступления. Ирония жизни — морской пехотинец, привыкший к прямым атакам, теперь воевал в тени, где союзники и враги менялись местами быстрее, чем шулер тасует карты.
— Олли, — голос адмирала Джона Пойндекстера прорезал тишину. — Нам надо поговорить.
Норт развернулся и в его взгляде было столько холода, что Пойндекстер невольно поёжился. Этот человек прошёл Вьетнам, но нынешняя их работа требовала другой породы мужества — умения жить с собственной совестью.
— Адмирал, — Норт усмехнулся, и в этой усмешке горечи было больше, чем в стопке армейской настойки. — Речь о наших персидских знакомых?
Пойндекстер прикрыл дверь и опёрся на неё спиной.
— Макфарлейн звонил из Тегерана. Говорит, иранцы довольны качеством товара. Но хотят… расширить ассортимент.
— Разумеется, хотят, — Норт отошёл от окна и плюхнулся в кресло. — А что там с никарагуанцами? Деньги дошли?