— Дошли, — Пойндекстер кивнул, но в этом кивке не было ни радости, ни облегчения. — Сикорд подтвердил. Контрас получили очередную партию… гуманитарной помощи.
Они оба знали цену этим словам… «Гуманитарная помощь» — автоматы Калашникова и гранатомёты. Такая вот реальность их подпольной войны с сандинистами.
— Знаете, адмирал, — Норт потёр переносицу, где уже залегли морщины тревоги, — иногда мне кажется, что мы играем в шахматы с дьяволом. И он всегда на ход впереди.
— Философствуете, полковник? — Пойндекстер усмехнулся. — Мы не можем себе позволить роскоши сомнений.
— Может, именно поэтому мы здесь?
Пойндекстер шагнул к карте мира на стене. Его палец медленно прошёл путь: Вашингтон — Тегеран — Манагуа. Треугольник их тайных маршрутов.
— Послушайте, Олли, я понимаю ваши сомнения. Чёрт побери, у меня их не меньше. Но взгляните шире — мы сдерживаем советскую экспансию в Центральной Америке. Мы возвращаем наших людей из Бейрута. Мы…
— Мы нарушаем законы Конгресса, — перебил Норт. В его голосе не было упрёка, а только факт. — Мы торгуем оружием с режимом, который вчера называли исчадием ада. Мы финансируем армию-призрак.
— И что вы предлагаете? — Пойндекстер резко повернулся, а в его глазах вспыхнул гнев. — Позволить коммунистам захватить Центральную Америку? Оставить наших людей гнить в подвалах Бейрута?
— Я не предлагаю ничего, адмирал, — бросил Норт, глядя прямо в глаза Пойндекстеру. — Просто констатирую, что мы ходим по лезвию бритвы. И рано или поздно…
Но резкий звонок разорвал напряжённую тишину, как выстрел на рассвете и Норт схватил трубку.
— Норт.
Голос на том конце был срывающимся — тревога сквозила в каждом слове.
— Принял, — коротко ответил он. — Сообщу адмиралу.
Он медленно повесил трубку, словно приговаривал себя к чему-то необратимому.
— Это Сикорд. Один из наших «гуманитарных» самолетов сбит над Никарагуа. Пилот жив, но у сандинистов.
Пойндекстер побледнел так, что даже седина на висках потускнела.
— Кто?
— Юджин Хасенфус — американец. И у него были документы.
Тишина повисла между ними, плотная и вязкая, как августовский воздух в Лэнгли. Всё, что они строили месяцами — их невидимая империя дала первую трещину.
— Какие документы? — голос адмирала дрогнул.
— Пока неясно. Сикорд опасается, что там могут быть прямые нити к нам.
Пойндекстер медленно опустился в кресло напротив Норта. В этот момент он выглядел не как главный архитектор подпольной войны, а как человек, которого придавило собственной тенью.
— Олли… Пора зачистить следы.
— Зачистить? — переспросил Норт, и бровь его взлетела вверх. — Вы хотите уничтожить все документы?
— Всё, что хоть как-то связывает операцию с Белым домом. Не важно как. Не важно кем!
Норт подошёл к окну. Дождь за окном усилился и теперь лупил по стеклу, будто автоматная очередь по броне «Хамви».
— Мой отец всегда говорил — если не готов отвечать за свои поступки, то не делай их.
— Твой отец не управлял сверхдержавой на краю ядерной войны, — огрызнулся Пойндекстер.
— Нет, — Норт обернулся. В его взгляде было больше усталости, чем за все годы службы. — Он просто был честным человеком.
— Честность — это роскошь для тех, кто не держит в руках судьбы мира.
— Может быть, именно поэтому мы и оказались здесь? — Норт усмехнулся безрадостно.
Пойндекстер поднялся, застёгивая пиджак с движением приговорённого.
— Начинай зачистку, полковник. И помни — мы не говорили об Иране. Мы не слышали о контрас. Мы…
— Мы никогда не существовали, — закончил за него Норт.
Дверь хлопнула… Адмирал исчез в коридоре, оставив после себя запах дешёвого одеколона и страха. Норт остался один с дождём и своими мыслями. Он открыл сейф и достал папку с грифом «Совершенно секретно», сотни страниц — схемы переводов через швейцарские банки, письма крановщикам из Тегерана, отчёты о поставках оружия контрас. Вся их паутина лжи и иллюзий.
Он взял первый лист — аккуратно разорвал пополам. Потом ещё один. И ещё… Бумага рвалась с сухим треском — будто ломались чужие жизни. Но с каждым клочком бумаги он понимал — стереть можно следы, но не прошлое. Не выборы, не свою вину… Норт посмотрел на старую фотографию — молодой морпех в парадной форме, глаза светятся верой в порядок и справедливость.
— Прости меня, парень, — шепнул он своему прошлому и снова принялся рвать страницы — одну за другой, пока не останется ничего, кроме памяти и дождя.
А где-то в глубине Белого дома президент Рейган готовился к очередному выступлению, не подозревая, что его наследие висит на волоске. В подвале же полковник Норт хоронил секреты, которые вскоре всплывут наружу и потрясут основы американской политики… Но история любит иронию. И самая жестокая ирония заключается в том, что порой попытки что-то спасти, наоборот, приводят к прямо противоположному сценарию…