Но было поздно… Дверь уже распахнулась настежь. Сделка заключена! Теперь оставалось только ждать — какую цену придётся заплатить за жадность, которая старше всех законов.
Глава 10
Я стоял у окна казармы и смотрел, как последние листья — жёлтые, словно старые письма, срывались с голых ветвей. Они кружились, падали, исчезали, будто мечты, которые давно пора списать в утиль. Вот и четвёртый курс — последний… Летние каникулы остались где-то за горизонтом прежней жизни — той, где ещё можно было позволить себе роскошь забыться, не думать ни о баллистике, ни о тактике, ни о завтрашнем дне.
— Семёнов! — рявкнул старшина так, что стекло дрогнуло. — Построение через пять минут!
Я обернулся и заметил, как мои братья по несчастью тоже собирались в спешке. Коля Овечкин натягивал форму на свои плечи-бревна. Паша Рогозин, длинный как антенна радиостанции «Р-105», гнулся пополам, затягивая берцы так, будто собирался в разведку за линию фронта. А Лёха Форсунков жевал что-то невнятное — его челюсти работали чётко и неумолимо, как секундомер на экзамене.
— Опять вождение, — проворчал Коля, поправляя ремень. — Третий раз за неделю. Может, уже на танки пересадят?
— А ты хотел на курорт? — я скривил улыбку. — Четвёртый курс, Коль. Теперь нас учат не жить, а выживать.
Паша выпрямился, хрустнув суставами.
— Сенька дело говорит. Слышал вчерашнего Кислицына? «Через полгода будете командовать мужиками, которые старше вас на десять лет. Если плохо учиться, то…».
— … они могут умереть, — закончил я фразу. — Помню!
Мы вышли на плац. Ветер резал по-живому, но мороз был не страшен — страшнее груз ответственности, который давил между лопатками сильнее любого рюкзака ОЗК. Раньше вечера были мои — спортзал, книги, разговоры до отбоя. Теперь каждая минута уходила на уставы и матчасть — зубришь до одури, пока буквы не плывут перед глазами.
— Товарищи курсанты! — голос майора разрезал воздух, как сапёрная лопата глинистую землю. — Сегодня практика — вождение МТ-ЛБ и самоходок «Гвоздика». Кто вспомнит разницу между гусеничной и колёсной техникой?
Я поднял руку первым — не ради галочки в журнале, а потому что только знание отделяло нас от хаоса.
— Семёнов!
— Товарищ майор! Гусеничная техника разворачивается дифференциально — тормозишь одну гусеницу и машина поворачивает. Колёсная же рулит передними колёсами. Радиус поворота у гусениц меньше, зато на асфальте манёвренность хуже.
— Верно. Сегодня прочувствуете это на собственной шкуре.
Технический же парк встречал нас запахом солярки и металла. Лёха шагал рядом со мной и я заметил, как он нервно сглатывает слюну. За лето он стал шире в плечах, но техника для него была чем-то вроде загадки без ответа.
— Сень… — прошептал он, будто боялся спугнуть удачу. — Если я опять заглохну на подъёме?
— Не заглохнешь, — сказал я твёрдо, хотя сам не был уверен даже наполовину. — Главное — чувствуй машину. Она живая, слышишь? У каждой свой характер — одной ласку подай, другой строгость.
— Легко сказать, — вздохнул Лёха, глядя на меня снизу вверх. — У меня с характерами вообще беда.
— Зато с едой у тебя проблем нет, — Коля, услышав наш разговор, фыркнул. — Ты бы видел себя вчера за ужином — будто последний раз в жизни ел.
У техпарка тем временем нас уже ждал прапорщик Зудин — человек, способный одним взглядом заставить танк заскулить.
— Так, орлы! — рявкнул он так, что у меня в груди дрогнуло. — Сегодня ваша задача — не угробить технику! МТ-ЛБ — машина капризная, но справедливая. С ней по-хорошему и она тебя довезёт. А начнёшь дурить — закопает в грязи, потом неделю откапываться будете!
Я подошёл к своей машине — серой, угловатой, пахнущей соляркой и холодным металлом. Провёл ладонью по броне. Лёд под пальцами, но этот холод был настоящей силой — силой, что может спасти или уничтожить.
— Семёнов! Ты первый! — гаркнул Зудин. — Покажи этим балбесам, как надо.
Я забрался в тесный люк механика-водителя. Здесь пахло маслом и потом, здесь всё было моим. Завёл двигатель — тот зарычал, как медведь, которого разбудили не вовремя. Включил передачу, отпустил сцепление и машина послушно двинулась вперёд.
Полоса препятствий — подъём, спуск, разворот на сто восемьдесят, задний ход между колышками. Я всё делал на автомате — руки и ноги сами знали своё дело. А в голове крутились совсем другие мысли, что чуть больше чем через полгода, мне доверят людей и любая ошибка может стоить жизни. После чего вылез из машины — товарищи смотрели на меня по-новому. В их глазах мелькала зависть и что-то вроде уважения. Коля же хлопнул меня по плечу.