И что-то Машу внутри задело. Он говорил о ней так легко, словно о человеке из другой жизни. Она развернулась и пошла прочь, каблуки гулко стучали по линолеуму. Но слова Лены догнали её.
— Тогда вечером! Я торт принесу — мама вчера испекла!
И в тот вечер Андрей вернулся позже обычного. На лице — довольство и какая-то новая энергия. Такой он был только на первом курсе, когда всё казалось возможным.
— Как дела? — спросил он через плечо, снимая пиджак.
— Нормально, — Маша смотрела ему в затылок. — А у тебя? Позанимался?
— Очень продуктивно, — ухмыльнулся Андрей. — Лена толковая студентка. Настоящий талант.
— Лена? — Маша изобразила недоумение, будто впервые слышит это имя.
— Соколова, — Андрей говорил быстро, с тем азартом, которого у них с Машей никогда не было. — Мы вместе разбирали сложные случаи по кардиологии.
Он светился, не замечая, как режет этим по живому. Маша вдруг поняла — он влюбляется. А может, уже влюбился…
— Ясно, — тихо сказала она.
И опять дни потянулись мучительно долго. Андрей всё чаще задерживался в институте, всё чаще в разговорах всплывала Лена. Стоило Маше попытаться заговорить о них двоих — он отмахивался.
— Маш, не сейчас. Голова кругом от учёбы.
Но Маша видела — дело не в учёбе. Она замечала, как он улыбается, читая чужие записки между страниц учебников. Как стал лучше следить за собой — всегда выглажен, аккуратен, пахнет свежим одеколоном «Шипр».
И вот пятница… Маша возвращалась из библиотеки по бульвару. В голове крутились мысли о хлебе и молоке — нужно купить к выходным. И вдруг она увидела знакомую фигуру у кафе. Андрей стоял, обнимая Лену за талию, а потом как возьмет и поцелует ее. Не мимолётно, не случайно, а жадно, будто наконец разрешил себе то, чего давно хотел. Маша же застыла, как вкопанная. Мир вокруг будто сжался до одной точки. Не ревность — это унижение. И беспомощное осознание, что всё кончено. Её старания вернуть их отношения были лишь попыткой вдохнуть жизнь в то, что уже умерло.
Она развернулась и побежала домой. Слёзы застилали глаза, прохожие оборачивались, но ей было всё равно. И дома она металась по комнате, как зверь в клетке. Хватала попавшиеся под руку книги — «Анатомия человека» Синельникова полетела первой, за ней ещё одна и ещё.
— Сволочь! — кричала она, швыряя учебники об стену. — Подлый лжец!
А Когда Андрей вернулся, комната напоминала поле боя — книги разбросаны, лампа горит тускло. Маша сидела на полу, уткнувшись лицом в колени.
— Что тут произошло? — спросил он с раздражением.
— Я видела, — глухо сказала Маша, не поднимая головы. — Видела, как ты целовал её.
— Маша…
— Не надо! — она подняла голову. — Не объясняй! Всё ясно. Ты нашёл то, чего со мной не искал. Романтику, страсть… Всё то, что когда-то называл глупостью.
Андрей стоял в дверях, растерянный и будто меньше ростом. Он впервые за долгое время выглядел чужим.
— Это не так, как ты думаешь…
— А как? — Маша подошла вплотную. Андрей отступил, будто боялся её взгляда. — Просто учёба? Очередной разбор по кардиологии?
— Маша, давай поговорим спокойно…
— Не о чем говорить, — отрезала она. — Ты уже всё решил.
Она прошла мимо него к вешалке и накинула пальто. Пальцы дрожали, но голос был твёрд.
— Куда ты собралась? — спросил он тихо.
— Не знаю, — Маша даже не обернулась.
Дверь хлопнула глухо. В подъезде же пахло сыростью и старой краской. Она спустилась вниз и вышла во двор. Снег валил крупными хлопьями, прилипал к ресницам, сбивал дыхание.
Маша подняла лицо к небу. Снег смешивался с остатками слёз на щеках, и от этого становилось только горше. А ведь где-то сейчас в военном училище, жил человек, который умел смеяться и заражать смехом других. Тот самый, которого она когда-то любила и предала ради красивой иллюзии о лучшей жизни. Иллюзия же рассыпалась, как карточный домик — остались только обломки и пустота. Маша стояла во дворе среди сугробов и не знала, куда идти дальше. Но впервые за долгое время ей было всё равно, потому что хуже уже не будет.
Глава 11
Мороз хватал за щеки так, что глаза сами собой наливались слезами — не слабостью, а злостью на этот жуткий холод. Я видел, как ветер швыряет снег по плацу, заметая его начисто, как будто хочет стереть следы всех наших вчерашних построений. Четвертый курс — ни туда, ни сюда… Уже давно не салага, но еще и не офицер.
— Сенька! — Колька Овечкин разорвал тишину. — Мне тут одно письмецо пришло.
Я обернулся — Колька держал конверт двумя пальцами так осторожно, словно в нем была не бумага, а взрывчатка. Лицо же у него застыло в странной гримасе — не радость, не тоска, а какая-то взрослая усталость.