— От кого? — спросил я.
— От Машки.
Пашка Рогозин — наш двужильный великан, который обычно не отрывает носа от баллистики сразу поднял голову. А Леха Форсунков перестал ковыряться в банке тушенки. Даже жевать забыл…
— Ну и что она там? — спросил я, присаживаясь на койку.
Колька медленно вскрыл конверт. Руки не дрожали — за четыре года научились держать себя в руках. Но по тому, как он разглаживал листок, было видно, что внутри у него метель сильнее, чем за окном.
— Пишет, ушла от своего Андрея, который из мединститута. Говорит, ошиблась тогда и хочет всё начать сначала.
— И что ты ей ответишь на это? — полюбопытствовал я, хотя по глазам Кольки уже всё было ясно.
Он улыбнулся устало, но без злости и без надежды. Так улыбаются те, кто вдруг понял про себя что-то важное и простое.
— Я не держу на неё зла, — сказал он негромко. — Никто никому ничего не должен. Жаль ее только, что у неё ничего не сложилось. А ты тогда верно сказал — мол ушла и ушла, ведь не трагедия же. Живы все и ладно.
— И все же, что ты ей скажешь?
— Отвечу, чтобы больше мне не писала. И что мне без нее хорошо — я вовсе не страдаю. Наши дороги разошлись, как корабли в море.
Я поднялся и хлопнул его по плечу. За эти годы мы все стали крепче — не только телом, но и внутри.
— Молодец, Колька. Наша школа! Не стоит возвращаться к тому, что само ушло.
Он кивнул и убрал письмо в тумбочку. Всё — тема закрыта… Мы научились не копаться в прошлом, ведь жизнь движется только вперёд.
Ну а следующее утро встретило нас рано ледяным дыханием сквозь оконные щели. На стеклах мороз нарисовал узоры — сказочные, но нам было не до сказок, так как огневая подготовка по расписанию. На полигоне же творился натуральный бедлам — Дятлов с нашего курса умудрился потерять учебный снаряд в сугробе. Поставил его рядом, отвернулся на секунду, а когда обернулся, снаряда нет. Снег сожрал его без следа.
И вот мы стоим посреди белого поля и ищем потерянный снаряд.
— Товарищ курсант! — рявкнул старшина так, что уши заложило. Лицо у него стало цвета борща. — Как можно было потерять снаряд на учебном полигоне⁈
А Дятлов стоял, будто в землю врос, моргал часто-часто. И понимал, что влип по уши и теперь не выкрутишься.
— Всем курсом искать! — гаркнул после лейтенант. — Металлоискатели взять! Быстро!
И завертелось… Все курсанты с курса выстроились цепью, как на минном поле. Металлоискатели пищат на каждую гильзу, каждый ржавый гвоздь. Снег скрипит под сапогами, а пар валит изо рта.
— Сенька, — Леха Форсунков догнал меня, запыхавшись. — А если не найдем?
— Найдем, — отрезал я, хотя сам сомневался. — Снаряд не птица, значит не улетит.
И два часа мы месили сугробы, пока Пашка Рогозин вдруг не заорал во всю глотку.
— Есть!
Все сбежались, а Дятлов чуть не разревелся от облегчения. Снаряд лежал в сугробе, как медведь в берлоге.
— В следующий раз, — сухо бросил лейтенант, — будешь цепью к себе его приковывать.
В общем, ошибок здесь, как и прежде никто без внимания не оставлял. После обеда же нам устроили соревнования — кто быстрее очистит пушку от снега. И задача эта была простая только на словах. Снег налип на металл так, что хоть зубами грызи. Мы скребли лопатами, щетками, даже голыми руками.
— Давай, Колька! — орал я через плечо. — Покажи этим соням класс!
Колька Овечкин работал с такой яростью, будто не пушку чистил, а собственную жизнь от прошлых ошибок отскребал. А Пашка рядом махал руками, как мельница — доставал до всех закоулков.
— Время! — гаркнул старшина.
Колька финишировал первым. Его пушка блестела, как новенькая с завода.
— Молодец, Овечкин! — похвалил лейтенант. — Вот это настрой.
Я посмотрел на Кольку — он улыбался уголком рта, но в глазах у него горела решимость такая, что хоть спички зажигай.
Так и летели наши дни в училище — было не до отдыха. Но все же, однажды вечером, когда занятия закончились, мы высыпали во двор. Это был последний курс и честно признаюсь, мы все устали от давления знаний, учебы и дисциплины.
Снег лежал девственно белый, будто никто по нему не ступал. И тут кто-то (уже не вспомню кто) швырнул в меня снежок. Всё тогда началось мгновенно — сорок взрослых мужиков, будущих офицеров Советской Армии, за минуту превратились в пацанов с окраины. Мы строили укрепления между корпусами, рыли мини-траншеи сапёрными лопатками, лепили снежные «патроны».
— Семёнов! Прикрой! — заорал Пашка.