Я прыгнул за снежный вал — наш импровизированный блиндаж. Леха рядом лепил снежки с такой скоростью, что казалось у него четыре руки.
— В атаку! — командует Колька и ведёт свой «отряд» в наступление.
Снежки летят веером. А мы кричим, смеёмся до хрипоты, падаем в сугробы и не думаем ни о службе, ни об экзаменах, ни о письмах из прошлого.
— Что тут происходит⁈ — вдруг раздался голос майора.
И мы замерли на месте — кто с поднятой рукой и снежком наперевес, кто по пояс в сугробе. Майор стоял на крыльце штаба и смотрел на нас так, будто увидел пришельцев с Марса.
— Товарищ майор… — начал было Колька, но не успел.
— Молчать! — отрезал майор так, что уши заложило. — Взрослые уже мужики, сержанты, а ведёте себя как первоклашки!
Мы вытянулись по стойке смирно, лица каменные, но только внутри всё бурлило от еле сдерживаемого смеха. Майор же расхаживал вдоль строя, как инспектор на разводе. Шаг — взгляд, шаг — взгляд…
— Объяснить можете? — голос у него был ледяной.
— Товарищ майор, — я сделал шаг вперёд и выдохнул, — мы проводили тактические занятия по… э-э… зимней маскировке личного состава.
Майор уставился на меня, будто хотел прожечь взглядом насквозь.
— Тактические занятия? — переспросил он. — А снежная баба на поле боя зачем?
Мы обернулись — посреди плаца действительно стояла снежная баба с морковкой вместо носа и ушанкой набекрень, а еще с грудью…
— Это… имитация противника, товарищ майор, — выдал я на одном дыхании.
Майор выдержал паузу. А губы его дрогнули, будто он боролся с улыбкой.
— Разойдись! — бросил он наконец. — И чтобы к восьми утра тут был порядок. Снежных баб — ни одной!
Мы сразу рванули к казарме, едва сдерживая смех. А там разнесся гогот.
— Видели его лицо? — Пашка чуть не падал со своей койки.
— А как Сенька про «тактическую маскировку» загнул! — Лёха хлопал меня по плечу.
Колька тем временем сидел на кровати, улыбался по-другому — не как утром, когда письмо Машки читал, а легко и свободно.
— Знаешь, Сенька, хорошо, что мы сегодня в снежки играли, — вдруг сказал он негромко.
— Почему?
— Да понял вдруг, что жизнь — это не только устав и долг. Иногда она проста и светла, как снежок в лоб.
Я кивнул — мы все это чувствовали. За эти годы нас научили стрелять, командовать, отвечать за других. Но главное — научили оставаться людьми.
Но как же всё быстро меняется — еще вчера Колька переживал из-за Машки, а сегодня смеётся с нами в сугробах. Жизнь течёт, как весенний ручей — ее не остановишь ни приказом, ни строевой песней. Можно конечно пытаться строить плотины из воспоминаний и страхов, но вода всё равно найдёт дорогу.
А за окном опять выл проклятый ветер. Мороз рисовал на стекле узоры, а мы спали в казарме — будущие защитники Родины, которые ещё помнили вкус детских снежков и радость крепостей из снега. Наверное, в этом и есть сила… Быть серьёзным, когда надо, и оставаться мальчишкой, когда можно.
Временем позже
Я вернулся в Берёзовку с тем особым предчувствием, которое накатывает на человека, вырвавшегося из казармы после долгих месяцев муштры, будто легкие впервые в жизни наполняет настоящий, густой, родной воздух. Четвертый курс военного училища выжег во мне все лишнее — научил держать язык за зубами, когда внутри всё рвётся наружу, научил стоять прямо, даже если хочется согнуться пополам.
Деревня встретила меня по-своему — скрипучий наст под ногами, мороз и тишина такая, что хоть режь её ножом. Дым из труб тянулся ленивыми лентами, а небо было тяжёлым и чистым, как новая шинель. Я шагал по знакомым тропинкам, и всё казалось прежним, но только внутри что-то сдвинулось. Дома же мать сразу кинулась хлопотать, сунула мне в руки горячую миску и смотрела так, будто боится спугнуть. Батя молчал, разглядывал меня прищуром, будто пытался рассмотреть сквозь одежду — остался ли я тем же сыном или уже чужой.
— Ну что, Сень, — наконец сказал он хрипловато, — офицером станешь или так и будешь погоны для вида таскать?
Я усмехнулся… Батя всегда бил в цель — ни словом больше, ни словом меньше.
— Посмотрим, — отвечаю. — Полгода ещё осталось.
Ну а на следующий день на пороге нарисовались Макс и Мишка. Макс подъехал на «Жигулях» — сияет весь, будто в Москву собрался. Торговое училище сделало из него ловкого парня — теперь он умел не только считать копейки, но и выглядеть так, будто у него их целый мешок. А Мишка не изменился — всё тот же простец с хитрой искоркой в глазах.
— Сенька! — орёт Макс из машины так, что эхо по всей улице катится. — Выходи давай!