— А гармошка! — Мишка встрепенулся, как будто его током ударило. — У меня дедова лежит, в шкафу за валенками. Сейчас принесу!
Так что через пять минут мы уже переодевались — накинули дедовские телогрейки, а на головы старые ушанки. Мишка вытащил гармошку с облупленными клавишами и гордо повесил на плечо. В таком виде и пошли по деревне. Снег скрипит под валенками, воздух густой, морозный, а нос отваливается. И первый дом встретил нас музыкой, да гоготом.
— Там свадьба, — заметил Макс, притормаживая. — Может, не будем лезть?
— Да брось! — махнул рукой Мишка. — На свадьбе всегда рады веселью.
Я первым постучал в дверь. Открыл мужик с лицом, красным как знамя Победы. От него пахло спиртным и счастьем.
— О! Колядовщики! Заходите! — заорал он так, что где-то в углу залаяла собака.
Нас махом втолкнули внутрь, как мешки с картошкой. В избе жарко, тесно, народ пляшет под магнитофон, а на столе селёдка и солёные огурцы, да в углу бабка напевает песни.
— Вот! Колядовщики пришли! Показывайте класс! — объявил хозяин.
И Мишка лихо заиграл «Во поле берёза стояла», а мы с Максом затянули колядку. Народ хлопал в ладоши, визжал, подпевал. Потом нас завертели в хороводе, заставили петь ещё и ещё… Кто-то сунул мне в руку стакан самогона, кто-то накормил пирогами с картошкой. И я вдруг понял — вот он настоящий праздник, такой бывает только здесь, где люди ещё помнят вкус радости.
— Семёнов, — шепчет Макс на ухо, — может, тут до утра остаться? Всё равно домой не пустят.
— Ладно, — буркнул я.
Потому-то по домам разошлись лишь под утро. За плечами был мешок гостинцев — банка малосольных огурцов, кусок сала, пирожки в газете. Я был навеселе, а на пороге меня встретила мать. Вид у неё был такой, будто она собирается вызывать милицию.
— Семён Петрович! — ледяным голосом сказала она. — Где тебя носило?
— Колядовали, мам… Как в детстве.
Она смерила меня взглядом — грязная телогрейка, волосы дыбом, от меня разит самогоном и табачищем.
— Колядовали… В таком виде?
— Мам… Я всё объясню…
— Объяснишь завтра! Сейчас марш в баню!
Она стянула с меня телогрейку и шапку так ловко, будто всю жизнь только этим и занималась. Батя же стоял в дверях кухни и молча курил.
— Пётр! Скажи сыну что-нибудь!
Батя затянулся и выдохнул сизый дым.
— А что говорить? Он уже взрослый…
Утром же у меня башка трещала так, будто по ней прошёлся трактор. Но Мишка уже стоял во дворе с лыжами. И как он только держится?
— Пошли кататься! На горе свежий воздух — самое то после вчерашнего!
Макс хотя бы поворчал немного, но лыжи взял. И мне тоже пришлось одеться и отправиться с ними на свежий воздух. Деревенская гора за лесопосадкой была короткой, но крутой.
— Семёнов! Не гони только сильно! Склон ледяной! — крикнул Макс, когда я уже приготовился к спуску.
— Да ладно! Я не первый раз!
Я оттолкнулся палками и понёсся вниз. Ветер свистел в ушах, снег летел в лицо. А скорость росла с каждой секундой. И вдруг понимаю, что тормозить поздно. Внизу маячит забор соседской дачи. Я пытаюсь повернуть — лыжи не слушаются. Забор же приближается с пугающей скоростью…
— Тормози, дурак! — заорал сверху Макс.
— Не могу! — лыжи уже не слушались ни черта.
И всё произошло за секунду — я с грохотом пролетаю через покосившийся забор, как артиллерийский снаряд. И влетел прямиком в курятник. Куры взрываются кудахтаньем, мечутся по сторонам, перья летят в воздухе хлопьями — будто зима решила повториться прямо здесь, в сарае. Я сижу в сугробе из сена и пуха, вокруг хаос, а в ушах звенит. Не успеваю отдышаться, как дверь распахивается, и на пороге появляется тётка лет пятидесяти в ватнике и платке, да с веником наперевес. Лицо красное, а глаза сверкают.
— Ты кто такой⁈ — орёт она так, что даже куры замирают.
— Простите… — отплёвываюсь перьями и пытаюсь подняться. — Я нечаянно…
— Нечаянно⁈ — она взмахивает веником, будто это знамя Победы. — Забор раскурочил, кур всех распугал! Вот тебе нечаянно!
Веник обрушивается мне на плечи и спину. Я пятясь, прикрываюсь руками. Куры носятся по сараю, кудахчут и возмущаются — полный бедлам короче.
— Тётя Валя! — раздаётся голос Мишки из-за забора. — Это же Сенька Семёнов, Петра и Зинки сын!
— Хоть сам Горбачёв! — не унимается тётя Валя и снова машет веником. — Хулиганьё деревенское!
Но Макс и Мишка кое-как вытаскивают меня из курятника. И вот я стою посреди двора — весь в пуху, в снегу и с синяками от веника. А Макс давится смехом.
— Семёнов, ты сейчас как цыплёнок табака выглядишь!