— Очень остроумно, — бурчу я, отряхиваясь.
— И чтобы вас здесь больше не было! — тётя Валя всё ещё потрясает веником. — Поняли⁈ А то милицию позову!
Так что мы не долго думая, пятимся к калитке. За спиной слышно недовольное кудахтанье и скрипящий голос тёти Вали.
— Ну ты дал жару, Семёнов, — хихикает Мишка. — Такие каникулы не забудешь.
— Особенно курятник! — подхватывает Макс и прыскает со смеху.
Я тоже улыбаюсь. Всё тело болит, но настроение светлое, как после удачной драки или большого праздника.
— Знаете… Хорошо мы погуляли, — говорю я. Голос хриплый, но весёлый.
— Ещё бы! — кивает Мишка. — На всю жизнь запомнится.
Я смотрю на них и осознаю, что такие дни случаются редко. Скоро обратно туда, где ждет училище, казарма и строевая до одури… А пока мы здесь, вместе, живые и настоящие…
Февраль
1987 год
Вашингтон дрожал от ветра, как будто сама история выстужала город до хруста костей — напоминая, что пощады не будет. В Старом исполнительном офисе царила та особая, вязкая тишина, которая всегда предвещает политические катастрофы. Джон Тауэр поправил очки, осторожно, точно хирург, и в последний раз скользнул взглядом по докладу. Здесь не было ни одной лишней запятой, ни одного слова, не прошедшего суровую переплавку.
— Джентльмены, — начал он, голосом, в котором звенела сталь, — сегодня мы либо похороним карьеру президента, либо свою честь.
Брент Скоукрофт, тот самый советник Фордовых лет, потер переносицу с усталой деликатностью старого разведчика. Он умел читать не только бумаги, но и людей. Сейчас в глазах Тауэра он видел нешуточную тревогу — тревогу для всего Белого дома.
— Вы говорите так, будто у нас есть выбор, — отозвался он глухо. — Факты упрямы. Оливер Норт превратил подвал Белого дома в филиал подпольного оружейного рынка.
Эдмунд Маски, бывший госсекретарь и сенатор из Мэна, усмехнулся с горечью ветерана политических войн.
— Факты? — в его голосе скользила ирония прожившего слишком многое. — Факты — это то, что мы назовём фактами. А истина… Истина бродит где-то рядом, но не в этих стенах.
Тауэр поднялся и шагнул к окну. За стеклом Белый дом выглядел как театральная декорация — символ власти, который вдруг обнажил свою хрупкость. И где-то там, в Овальном кабинете, сидел человек, которого ещё вчера называли лидером свободного мира. А сегодня…
— Рональд Рейган, — произнёс Тауэр медленно, почти шепотом. — Великий коммуникатор. Человек, который убедил Америку поверить в новое утро. А теперь мы должны сказать стране, что их президент либо лжёт, либо…
— Либо старик, потерявший контроль над собственной администрацией, — закончил Скоукрофт. — Даже не знаю, что страшнее.
Каждый понимал — на кону не просто доклад, а судьба человека, определявшего мировой порядок семь лет подряд. Маски поднялся и зашагал по комнате. Его шаги отдавались гулким эхом под высоким потолком, будто марш похоронной процессии для целой эпохи.
— Знаете, что поражает меня больше всего? — спросил он вдруг, остановившись у портрета Джорджа Вашингтона. — Не то, что они продавали оружие Ирану. Не то, что деньги уходили контрас в Никарагуа. А то, что они делали это с полной уверенностью в своей правоте.
— Дорога в ад… — пробормотал Скоукрофт.
— … вымощена благими намерениями, — кивнул Маски. — Им было мало спасти заложников. Они хотели одним махом изменить баланс сил на Ближнем Востоке. Амбиции на размер континента при рассудке на горошину.
И сквозняк за окном вдруг завыл особенно остро — будто сама история застонала от того, что ей предстоит пережить ещё одну драму на этой сцене. Тауэр же медленно оторвался от окна, его плечи были согнуты под тяжестью чужих грехов.
— Джон Пойндекстер, — произнёс он, словно выговаривал горькое лекарство. — Адмирал. Человек, поклявшийся в верности флагу. Теперь он сидит перед нами и клянётся, что ни словом не обмолвился президенту о переводе денег контрас. Либо он врет, либо…
— Либо мы наблюдаем хаос вместо управления, — резко перебил Скоукрофт. Его голос резал воздух, как бритва. — Система, где правая рука не знает, что творит левая. А может, и ещё хуже.
Маски рассмеялся коротко и хрипло — смех этот был лишён всякого тепла.
— Система? Это не система, а джазовый джем-сейшн на костях здравого смысла. Кейси мёртв — унёс с собой пол-архива в могилу. Норт жёг документы, будто играл в прятки с историей. А Пойндекстер… Пойндекстер решил, что лучший способ защитить президента — держать его в темноте о собственном доме.