— Сенька… Ты не боишься? — Колян снова высунулся из люка.
Вопрос этот прозвучал по-детски просто. Но в нём было столько настоящего, что я не смог отмахнуться. Глянул на Коляна — широкое лицо, честные глаза и руки такие, что медведя бы задушил… Но когда он пишет письма домой своей матери, то его руки каждый раз дрожат.
— Боюсь, — сказал я негромко. — Только идиот не боится. Страх — это нормально. Он заставляет думать.
— А я думаю… Нам с тобой вообще не повезло, что нас сюда закинули, — Колян помолчал и вдруг выдохнул. — Ну зачем мы здесь? Кому мы нужны? Афганцы нас терпеть не могут… Дома о нас забыли…
— Не забыли! — Карим перебил его жёстко. — Просто не знают, что сказать. А мы здесь потому что приказ есть приказ. И если не мы, то кто?
Тем временем ветер донес запах гари и чужой земли. Где-то далеко ухнул миномёт. Я же молчал, да затягивался новой сигаретой — дым горчил во рту, в легких. Колян был прав — мы здесь чужие. Но об этом теперь думать поздно. Главное — вытащить своих парней домой, целыми. БТР-80 вздрогнул, заурчал, будто зверь перед прыжком. Колян юркнул в люк, я следом. Внутри пахло соляркой, потом и страхом — острым, тяжелым, как медь на зубах. Десять человек в железной коробке — каждый со своими мыслями, своими страхами, своими надеждами на завтрашний день.
— Лейтенант, — сержант Кузнецов тянулся ко мне сквозь гул мотора. Худой, жилистый, из Воронежа, — правда говорят, что скоро вывод начнется?
— Говорят, — кивнул я. — Но нам бы дожить до этого вывода.
— А сколько нам тут еще? — голос у него дрожал чуть слышно.
— Год, может полтора. Кто знает, Кузя, — не стал ему говорить точных дат. Надо поменьше болтать…
Он опустил глаза, помолчал, а потом выдавил.
— Я письмо вчера получил… От невесты — «Жду тебя, любимый», пишет. А я думаю, а если не дождется? Если я тут останусь?
— Не останешься, — сказал я жестко, будто приказывал себе самому. — Все домой уйдем. Обещаю!
Но сам себе не верил… Слишком много пацанов уже осталось в этих горах. Слишком много цинковых гробов ушло на родину. БТР же в этот момент трясся на ухабах, как подранок.
— Товарищ лейтенант… — голос рядового Смирнова был тихим, почти детским. Восемнадцать лет ему, не больше. — А вы в Бога верите?
Вопрос резанул неожиданно. В училище о Боге не говорили, в Берёзовке тоже молчали. А здесь многие начинали верить или окончательно разуверивались.
— Не знаю, Смирнов, — честно сказал я. — Если он есть, то пусть сегодня поможет.
А вскоре БТР остановился с резким скрежетом и Васильевич высунулся из командирского люка.
— Приехали, орлы! Дальше пешком!
Вылезли мы наружу. Горы вокруг — каменные волны, серые и злые. И где-то там, за этими складками, нас уже ждали люди с автоматами. Люди, для которых мы враги. Может быть, они даже правы…
— Колян! — позвал я Овечкина.
Он поднял голову.
— Нормально… — но голос дрогнул. — Только вот думаю… если не вернемся?
— Вернемся обязательно, понял? У тебя мать дома ждет. И у меня тоже.
— Я ей обещал, что когда вернусь, то найду себе достойную девушку и женюсь, — выдал Колян.
— Вот и правильно! — я усмехнулся. — Детей заведешь и будешь им рассказывать сказки про дядю Сеньку и про нашу с тобой службу.
Но вдруг внутри все сжалось в тугой комок… Я ведь уже понимал — не все мы сегодня вернемся… После таких встреч в горах — кто-нибудь да умирает. Мы уже теряли ребят… И все, что нам теперь оставалось — сделать так, чтобы потерь было меньше. Старшина же махнул рукой — пора двигаться. И мы пошли вверх по камням, навстречу своей судьбе и еще черт знает чему…
Глава 13
Балтийское море встречало К-219 ледяным безмолвием — будто сама стихия затаила дыхание. Капитан-лейтенант Сергей Ершов стоял у перископа, наблюдая, как свинцовые волны разбиваются о стальную рубку. В трюме покоилось то, ради чего он рисковал не только карьерой, но и жизнями всех на борту — древний саркофаг и золотая диадема. Трофеи, вырванные у времени дважды…
— Товарищ капитан, — старшина Александров возник за спиной, сжимая в руке радиограмму. — Москва требует подтверждения груза.
Ершов усмехнулся, губы скривились в резкой усмешке. Москва… Как будто кто-то там, в кремлёвских кабинетах, мог представить себе, чем пахнет Балтика на глубине. Как будто они понимали, что значит тащить проклятие через советские воды.
— Передай, что груз цел, идём по графику.
Александров замялся, будто на палубе внезапно стало холоднее.