— Я знаю, что нужно сделать Вы должны уехать! Собирайте вещи и отправляйтесь обратно в Париж.
Не веря своим ушам, я молча смотрю на него. Должно быть, он почуял мое присутствие в своем подземном руднике. Тогда он может приказать убить меня на обратном пути. Он не отпустит меня; не позволит своему болезненному пристрастию оставить его. Я присаживаюсь на край постели, и голос мой полон сострадания.
— Позвольте мне хотя бы попытаться вылечить вас до отъезда.
На шее у него вздувается жила. Щека подергивается, и под глазом начинается нервный тик. Злясь и страдая от беспомощности, он нацеливает в меня обвиняющим жестом свой указательный палец.
— Вы не понимаете, не так ли? Когда вы рядом, я становлюсь другим человеком. Я достаточно долго сходил с ума, с меня хватит. Уходите!
Его самообладание не оставляет сомнений в том, что я должна повиноваться. Поскольку терять мне нечего, я решаюсь задать ему последний вопрос:
— Месье Жан-Поль Дюбуа, я одна и полностью нахожусь в вашей власти. Почему вы позволяете мне уехать?
Он проводит по простыне рукой с таким видом, словно ласкает любовницу, устремляет взгляд в потолок, и в глазах у него появляется мечтательное выражение. К моему удивлению, похоже, он с трудом подбирает слова, чтобы сказать мне правду.
— Симона, — начинает он, не сводя глаз с потолка, — вы — единственная женщина, которую я когда-либо желал. Вы оказались намного более ценной, чем любое из принадлежащих мне произведений искусства. Намного примечательней любого музейного экспоната. Поэтому было бы непростительной ошибкой причинить вред столь безукоризненной реликвии.
Я испытываю подлинную гордость, но к ней примешивается изрядная доля страха. Даже сейчас, когда он разговаривает со мной, наверняка в голове у него зарождается некий план.
— Но, в конце концов, главная причина, по которой я отпускаю вас, не в том. Мой сын стал настоящим джентльменом. Подобной трансформацией в нем я обязан вашему супругу. Я никогда не был никому должен и не намерен обзаводиться долгами и впредь. Это моя плата ему. А теперь уходите, пока моя болезненная привязанность к вам не превратилась в ненависть.
Глава сорок восьмая
Намибия наклоняет голову и принимается рассматривать свои ладони со сцепленными пальцами, и его вдох парит над нами, как зловещий предвестник урагана. Он совсем пал духом, и в выражении его лица кроется угроза, которую я пока не могу распознать. Он протягивает мне руку.
— Прощайте, мадам Симона. Я беру его руки в свои.
— Ты что-то хочешь сказать мне, Намибия. Почему же ты молчишь? Я уеду через час, и больше мы никогда не увидимся.
Он поднимает мой саквояж и выпрямляется с таким видом, словно все, что должно быть сказано, уже сказано и сделано и добавить ему больше нечего.
— Пойдемте, я провожу вас к экипажу.
— Хозяину повезло, что у него такой слуга, как ты. Сколько ты уже работаешь здесь?
— Много, очень много лет, мадам.
— Хозяин сказал мне, что Кир останавливался в спальне персидских монахинь.
— Да, да, много раз, так оно и было. Вы знаете его?
— Я — его жена.
Намибия отводит глаза, и на лице его появляется выражение, которое ранит меня в самое сердце.
— Но, мадам, вы и хозяин… — он запинается и умолкает, не в силах закончить свою мысль.
— Кир мертв, Намибия.
Он повернулся ко мне спиной, и плечи его бессильно поникли.
— Намибия, пожалуйста, выслушай меня. Я вовсе не предаю своего мужа. Я выполняю его последнюю волю.
Он бьется о стену головой, раз, другой. Я обнимаю его, и мои слезы падают ему на плечо.
— Кира убили, Намибия. Расскажи мне все, что ты знаешь, — настойчиво убеждаю я его.
— Какая от этого польза, мадам? Нет никакого смысла подвергать опасности и вас.
— Скажи мне, друг мой. Я смогу постоять за себя, обещаю.
— Он хотел закрыть рудники и покончить с рабством. Но некоторые люди никогда не согласятся на это.
Я беру его за подбородок и заставляю взглянуть мне в глаза.
— Откуда тебе это известно?
— Все записано в его книге. Абсолютно все. Вы должны отдать ее нужным людям.
Появляется лучик надежды. Может быть, в конце концов я уеду отсюда не с пустыми руками.
— Какой книге?
— В Ветхом Завете, мадам. Он делал в нем записи.
Я хватаю его за руку.
— Ты уверен? Ты точно знаешь, что Кир вел записи в своей Библии?
— Да, мадам Симона. Каждый вечер и каждое утро я видел его склонившимся над своей Библией. Он писал на полях, везде, где оставалось чистое место.