— С той, что помешалась?
— Да. Там причиной была несчастная любовь. Но я думаю, что на Лизу так же сильно может повлиять и это горе, — она так похожа на свою тетку.
— Каких только идей набираются нынче девушки — даже подумать страшно, — говорила тетка Мария. — В наше время, во всяком случае, было гораздо спокойнее, когда одна только любовь могла быть причиною девичьей заботы. Эти заботы были понятны каждому — а теперь...
Тут раздались шаги на лестнице, и г-жа Халлин поднялась с живостью, казалось, не свойственной ей, и стала прибирать со стола разные мелочи и старье.
— Подвиньтесь немного дети, чтобы папе было место, — говорила она заботливо — А где же газета? Сбегай скорей в лавку, Отто, и попроси газету. Перенеси-ка сюда отцовский стул, Лиза!
Медленно вошел отец в комнату, сумрачно кивнул он жене и детям, мимоходом подал руку другу дома и тотчас же спросил газету.
— Отто побежал за ней, он сейчас придет, — сказала жена отрывистым грустным голосом.
— Можно бы, кажется, было подумать обо мне настолько, чтобы припасти газету к моему приходу, — ворчал отец.
Никто не ответил ему, а тут и Отто прибежал, запыхавшись, с газетою.
— Это удивительно, что ты не можешь заставить детей помолчать даже на короткое время, пока я бываю дома, — сердито обратился отец к жене.
Лиза покраснела — она казалась взволнованною с самого прихода отца.
— Но, папа, разве это мамина вина, — пробормотала она в полголоса.
— Что ты там говоришь? Не должен ли я еще выслушивать наставления от своих детей!
— Я не могу видеть спокойно твоей несправедливости к матери, — продолжала: Лиза глухим голосом, не отрывая глаз от иглы, которою она чинила рваную юбку, не видя в то же. время своей работы.
Отец, резким движением, повернулся на стуле и обратился к тетке Марии.
— Вот, слышите, добрейшая тетушка Мария, как мы воспитываем наших деток, — сказал он с раздражительным смехом. — Это принципы моей жены, она всегда говорит, что девушка должна быть самостоятельною и знать, к чему стремится. Да, Более милосердый, какими женами могут стать подобные девушки!
— Я и не хочу быть женою, — ворчала Лиза.
Отто разразился презрительным хохотом.
— Да и нет такого мужчины, который бы потревожил тебя — можешь быть покойна.
Отец вдруг вскочил со стула, сильною рукою схватил мальчишку за шиворот, высоко поднял его и с силою опять поставил на пол; взор его беспокойно блуждал, лицо подергивалось.
— Буду ли я, наконец, иметь покой в своем доме! — крикнул он с гневом, совершенно не пропорциональным тому, что случилось. — Ведь я не могу войти, чтоб не слышать брани и спора, я не вынесу этого — вы сведете меня с ума!
Большими шагами перешел он комнату, с шумом отворил дверь спальни и заперся в ней.
Жена и тетка Мария переглянулись. Дети хранили мертвое молчание.
Через несколько минут такого молчания Халлин оперлась лбом на руки и, рыдая, воскликнула: «Боже! буди к нам милостив!»
Лиза поднялась со своего места и стала за стулом матери, держась рукой за спинку; лицо ее было страшно бледно, мускулы вокруг близоруких, немного усталых глаз подергивались. Остальные дети стояли или сидели в безмолвном страхе, который обыкновенно тесно соединяет семью, когда стихийная гроза разражается над головами и грозит пожаром общей кровле и очагу.
Мать, привыкшая хорошо владеть собою, привыкшая почти никогда не давать воли своим чувствам, будучи всегда окружена теми, о ком она должна была заботиться, тотчас же оправилась, снова подняла голову и только сказала вполголоса тетке Марии:
— Если он не получит места — всем нам конец. Он не вынесет дольше, — он стоит на краю...
Лиза услышала ответ тетки:
— Да если это есть в семье, то...
Через мгновение, обхватив руками шею матери, она рыдала на ее груди, говоря:
— Мама, мама, Господь услышит нас. Иначе быть не может — не может быть. Я стану молиться, не за себя одну, — как прежде, а и за отца, и за тебя, и за всех нас, — о, я стану молиться так — так, чтобы не могло быть иначе. Я была такая злая до сих пор, такая себялюбивая, я только и думала, что о себе самой, но теперь я все понимаю и знаю, как мне молиться!
Она крепко обвила руками шею матери и, поцеловав ее несколько раз в лоб, бросилась в свою темную спальню.
— Видишь, ведь она не бессердечная, — сказала мать, утешенная и тронутая необычайным проявлением чувств своей дочери.