— Ребята, вяжи!
Егеря, выскочившие из своего укрытия, накинулись на турка.
В яме образовался живой комок тел.
Кутузов махнул рукой. Батарея ударила по турецкому окопу, мешая туркам прийти на помощь своему.
А егеря уже волокли связанного "языка". Рой турецких пуль провожал их. Но егеря со своим пленником благополучно вкатились в траншею. Все были невредимы, только Ложкин отплевывался и вытирал разбитый нос.
— Проклятущий осман! В самый нос саданул кулачищем! — обижался он.
— Ты курносый, не страшно! — смеялись товарищи.
"Языка" повели в лагерь.
Турецкие батареи наконец спохватились: поднялась частая пушечная и ружейная стрельба.
Кутузов собирался уходить к себе, но увидел, что к траншее из лагеря приближается группа генералов.
Впереди, в шитом золотом фельдмаршальском мундире с орденами, в белых рейтузах, шел высокий, громадный князь Потемкин.
Его окружали генералы и иностранные офицеры, которых при штабе Потемкина хоть отбавляй. Вся эта цветистая группа представляла прекрасную мишень для турок. Турки участили стрельбу.
Егеря, укрываясь от турецких снарядов, лежали в траншее.
Кутузов скомандовал:
— Встать, смирно!
Егеря поднялись.
Потемкин шел, не сгибаясь под турецкими выстрелами.
— Ребята! — сказал фельдмаршал. — Приказываю вам раз навсегда: передо мною не вставать, а от турецких ядер не ложиться!
Он поздоровался с Кутузовым, узнал, что "языка" добыли, и так же спокойно пошел дальше.
Михаил Илларионович пропустил мимо себя потемкинскую свиту. И вдруг в группе иностранцев увидал знакомое сморщенное лицо боязливо оглядывавшегося полковника Анжели.
Француз шел, делая вид, будто не замечает Кутузова.
"Давненько не встречались! — иронически подумал Михаил Илларионович. — Но что же делает при штабе этот хитрый интриган?"
Кутузов направился к себе в лагерь.
Занятый добычей "языка", он как-то не приметил, что с моря надвигалась туча. Засверкала молния, прогремел гром, и полил дождь.
Кутузов заторопился.
Лагерь весело принял грозу: всем надоела изнурительная жара последних недель.
Крупный дождь хлестал по палаткам. Земля сразу превратилась в липкую грязь.
Кутузов, отряхиваясь, вбежал к себе в палатку и стал переодеваться. Гром продолжал греметь, вплетаясь в орудийные раскаты.
А у фельдмаршала Потемкина уже играла музыка: князь каждый день угощал своих гостей концертами.
Кутузов лежал на жесткой тростниковой постели и с удовольствием освежался ветерком, дувшим с моря.
Ветер приносил с собою морскую свежесть и едва уловимый запах тлена: из лимана к Очакову в бурную погоду все еще продолжало прибивать из-под Кинбурна турецкие трупы, исклеванные чайками.
"А ведь весь лагерь пьет воду из лимана!" — невольно подумал Кутузов.
В русском лагере с каждым днем все больше становилось больных. Кровавый понос и гнилая лихорадка косили солдат и офицеров.
А князь Потемкин только забавлялся концертами да балами, не думая штурмовать Очаков.
Он ждал, когда Очаков сдастся сам.
Михаил Илларионович, задумавшись, шел по лагерю. Надоело ожидание штурма, вечная жара и еда всухомятку — с топливом под Очаковом было плохо.
Откуда-то со стороны берега моря доносилось жиденькое пение: несколько неспевшихся голосов тянули "со святыми упокой". Снова кто-то умер от поноса, не дождавшись штурма турецкой крепости.
— Михаил Илларионович! — окликнули сзади.
Кутузов обернулся. К нему шел, размахивая снятой с головы каской, непоседливый, энергичный генерал-аншеф Суворов — восходящая звезда русской армии, герой Туртукая, Козлуджи и Кинбурна. Любимец солдат.
— Здравия желаю, Александр Васильевич! — живо приветствовал его Кутузов.
— Ваши егеря — молодцы! Как ловко-то "языка" добыли, помилуй бог! Слыхал, слыхал! — хвалил Суворов, пожимая Кутузову руку. — Ну что ж? Сидим у моря, ждем погоды? — спросил генерал-аншеф.
Осторожный Кутузов только улыбнулся.
А Суворов, не дождавшись ответа, с жаром заговорил, — видимо, наболело:
— Князь Потемкин так спешил к Очакову: помилуй бог, двести верст тащился тридцать пять суток. Словно баба на богомолье. Я вон из Минска до Варшавы — шестьсот верст — отмахал за двенадцать дней. Принц де Линь смеется: фельдмаршала, мол, задержала на Днепре вкусная рыба. Как говорится: либо рыбку съесть, либо на мель сесть. Вот и сел на мель. Сидит и глядит. А одним гляденьем крепости не возьмешь! Турок считает: раз толчемся на месте, значит, слабы. Ободрился. Лезет сам. Не таким способом бивали мы басурман! Послушался бы меня — давно Очаков был бы наш! Помилуй бог, штурм — дешевле всего. Наши вон без штурма кажинный день мрут, как мухи. И выйдет по солдатской поговорке: турки падают, как чурки, а наши здоровы — стоят без головы. Не правда ли? Знаем одно — палить из пушек.