Гермоген обратился к нему ласковым голосом, как бы его успокаивая:
— Приготовился, сын мой, раскрыть нам свою душу?
— Готовый я, — задрожал Зосим.
— К приходу знамения Господа готовый?
— Готовый…
— Хвалю, хвалю, — сморщенным ртом заулыбался Гермоген. Повернулся к своим «апостолам», спросил: — От души ли глаголит нам сей раб божий, а? Ведает ли он, в какой святой храм мы ввели его?
Павел — широколобый, сухонький старичок — поклонился духовнику и зашипел над ухом Гермогена:
— Святейший отче, у этого смерда душа чернее черного!
Гермоген перекрестился:
— Святой отец, огради нас от нечистого духа! Вразуми апостолов своих! — со своего места поднялся Марк. Под черной рясой худое, точно сухая хворостинка, тело, спина согнулась коромыслом. — Господь, спаситель наш! Помоги нам очиститься от грехов и избави нас от дьявола в образе человека. — Монах красноречиво посмотрел на стоящего перед ним Зосима.
По спине Зосима пробежал холодок. Не хотелось верить собственным ушам. Так это же суд над ним творят! А Зосим знал — редко кто оставался в живых после скитского подобного судилища. Таким образом и Савватия к кресту прибили. И вот теперь Зосим предстал перед ними…
Выслушав Марка, старец строго обратился к Тимофею:
— Раб божий, Тимофей, скажи нам, о чем ты думаешь?
Тимофей мельком взглянул на Зосима и, согнувшись пополам, подобострастно произнес:
— Братия, восхвалим нашего духовного наставника за его мудрость и заботу о нас…
— Господь с тобой, отче!
— Дай, Господи, тебе здоровья!
— Пусть Христос одарит тебя Своими милостями…
Монахи с жаром крестились, клали поклоны и готовы были разбить лбы об пол.
Не славил только игумена Иона, которому отрубили в Соловецком монастыре пальцы. Иона культей правой руки долбил свой лоб и что-то бормотал.
Зосим молчал, с укоризной глядя в сторону друга. «Эх, Тимофей, Тимофей!..»
— Молодец, Тимоня! Порадовал! — Гермоген красным глазом зыркнул в сторону «апостолов». — Скоро, возможно, я тебе посох свой пастырский да крест золотой передам.
В келье повисла внезапная тишина. Тимофей стоял, разинув рот. Что это? Игумен его испытывает? Им овладела паника: так и не сообразив, как ответить Гермогену, Тимофей заскулил, как лиса, попавшая в капкан.
Павел, словно ото сна очнувшись, завопил:
— Бесы! Бесы рядом! Изыди, нечистая! — и стал, крестясь, пятиться от Зосима.
— Во имя Отца и Святаго духа!.. — дрожащим голосом шептал молитву Марк.
Иона резво вскочил со своего места и спрятался за черную спину игумена.
У Зосима потемнело в глазах, и он лишился чувств…
Гермоген не обращая на него внимания, повернулся лицом к иконам и сердито бросил:
— Вяжите колдуна!
Сталкиваясь и давя друг друга, «апостолы» кинулись на Зосима.
— Рот ему тряпкою заткните! — приказал игумен, при этом сурово взглянул на Тимофея. Теперь он был не слабосильный старик, каким любил показывать себя перед монахами, от злобы у него расширились ноздри, и, казалось, даже рост увеличился.
Зосима прислонили к стене, руки вставили в железные кольца.
Свечи потушили. За уходящими со скрипом захлопнулась дверь.
Четверо дней и ночей Зосиму показались вечностью. Связанные кисти рук одеревенели так, что он их не чувствовал. Онемело и его тело: ни сесть, ни лечь. Мучила жажда. Позвать на помощь некого. Последний друг его, Тимофей, и тот предал. Наконец опять заскрипела дверь. Вошел Гермоген. Ткнув пленника посохом, спросил:
— Не сдох еще?
Зосим в ответ только застонал.
— Заруби себе на носу, еретик, да хорошенько: я не таких ломал, на колени перед собою ставил. Понял? В Улангерском монастыре вельможи у меня в ногах валялись. А ты, гнилой пенек, меня обвинять вздумал!
— Пей, пей кровушку мою, может, насытишься. — Зосим почему-то совсем не чувствовал страха. — Скольких людей ты погубил, изверг. А Богом оправдываешься! На том свете тебе это зачтется. Сам Савватий допрос тебе учинит.
У Гермогена изо рта брызнула пена:
— Скорее сам отправишься к Савватию в гости.