Однако было кое – что, что смущало его с самого первого дня. Что остается неизменным, а лишь принимает иные, более изощренные, и от того гораздо более опасные формы. Сплетни. Здесь, случайно брошенное слово в одночасье превращалось в фразу. Фраза в рассказ. А рассказ в донос или интригу, о которой будет шептаться весь двор, максимально долго держа жертву в неведении. Пока не наступит удачный момент, чтобы проговорившийся бедняга гарантировано лишился головы. Буквально пару недель назад лорд вернулся из столицы. Он всегда приезжал озлобленным. И замковый казначей попал под горячую руку. За то, что год назад стащил мешок зерна, которое полагалось выдать одному из крестьян, и продал на рыке. В тот же день ему публично отрубили обе руки на площади, и отрезали язык.
Сейчас же, Талт чувствовал себя на месте этого казначея. На его письменном столе лежал распечатанный конверт, а рядом содержимое. Длинное письмо, в котором неизвестный излагал все те колкости и предвзятости, которые кузнец некогда позволил себе при дворе. Многие из них, особенно касательные излишней жестокости лорда, были якобы процитированы так, что от их прочтения волосы становились дыбом, а фантазия услужливо подбрасывала варианты того, что с ним сделает господин за такую критику.
В конце письма, неизвестный указывал, что аналогичное письмо находится у доверенного человека, и в случае отказа, в кратчайшие сроки, оно будет передано Бонерхальду. Со всеми вытекающими последствиями. Дабы избежать этого, от кузнеца требовалось внести некоторые изменения в конструкцию доспехов. Что именно нужно сделать, не уточнялось. Для согласия, он должен был в полночь трижды зажечь и погасить лампу на окне в своей комнате.
Он не смыслил ровным счетом ничего в политических играх и закулисных интригах. Так что происходящее вызывало у него смешанные чувства. Страх, непонимание, удивление. Он не питал большого уважения к лорду, скорее испытывал трепет перед этим властным человеком. И не понимал, как его работа, по реставрации доспеха, может быть в этом замешана. Лорд ни когда не объяснял, зачем понадобилась столь дотошная и точная реставрация. Он боялся согласиться на происходящее, не зная, к чему оно ведет. И боялся отказаться, не представляя, как лорд отнесется к нему.
Ночью, открыв окно, он поставил на подоконник лампу. Чиркнув огнивом, он зажег лампу. С чувством внутреннего опустошения, он смотрел на разгорающееся пламя, подрагивающее от легкого ветерка. Подняв взгляд выше, он смотрел на стену крепости, погруженную в ночную темноту. На башню, через бойницы которой едва заметно пробивался свет. Шумно выдохнув, он потянулся за гасильником. Накрыв фитиль бронзовым колпачком, он вновь смотрел на стену. Будто ожидая, что сквозь темноту ночи покажется тот, кому предназначался знак. Вновь чиркнуло огниво, и комнату осветило тусклое пламя лампы.
Ритуал:
Осенние деревья, с которых ветер срывал последние пожелтевшие листья, делали склеп и окружающее кладбище излишне жутким. Добавляя этому и без того мрачному месту, зловещий антураж, смешанный с осенней промозглостью и унынием. Даже яркий ковер из красно-оранжевой листвы, стелящийся под ногами, не мог прогнать этого наваждения у большинства собравшихся. Только лорд, шагавший впереди процессии казался необычайно счастливым, что лишь сильнее смущало и пугало немногочисленных участников этой процессии. Четверо стражников, расположившиеся по углам колонны, чеканили шаг, словно подчеркивая важность происходящего, и старательно скрывая эмоции на лице. Пара священно-служителей, выполнявших должность писаря и библиотекаря при замке, семенили позади лорда. А за ними следовала личная прислуга господина, которая несла все книжки лампы и прочий скраб.
Дойдя до склепа, пара стражников принялись открывать каменную дверь. Массивная глыба словно вросла в стены, отказываясь повиноваться воле людей. Сдвинуть ее удалось, лишь когда еще двое стражников взялись за дело. Вскоре вся процессия шла среди каменных плит, закрывающих саркофаги лордов. Дойдя до одного из них, лорд остановился в нерешительности. На крышке саркофага была изображена прелестная женщина, одетая в легкое платье. На голове был цветочный венок, а длинные волосы нисходили вдоль прелестного лица, мимо плеч, к стройной талии. Собравшись с силами, он тихо выдохнул, стремясь скрыть внутреннюю неуверенность, и приказал стражникам открыть саркофаг. Аккуратно сняв крышку, солдаты положили ее рядом, открыв взору хорошо сохранившееся бледное лицо ныне покойной супруги лорда, которая покоилась в платье и увядшем венке под покрывалом, расшитым позолотой. Убрав старую тряпку, лорд достал из скраба новое одеяло, накрыв и тело, в котором зияло множество колотых ран. Словно темных дыр, напоминавших о ее печальной судьбе.