Вспышка, аут.
Придя в себя, он увидел стоящего напротив Тихонова. Капитан что-то вопил у выхода, подгоняя подчиненных.
- Ты в норме? - спросил Виктор.
- Да, пойдет, - поднимаясь с пола ответил сталкер. - В этой квартире, подвал странный…
- Пойдем, это не квартира. Склад. Особый отдел проверит всё. Я как узнал обо всём, из больницы сюда ломанулся. Где тот наркоман, этот Стикер чертов?
- Не знаю! - ответил орион. - Я сюда прибежал поздно. Он уже не жилец был. Надо у этих боевиков спрашивать.
Выйдя на улицу, Артём сделал несколько глубоких вдохов. Раскалившаяся голова остужалась.
- Давай возвращайся к себе, Артем. Нос свой никуда не суй! Мне в госпиталь надо. Завтра разберемся, дел у нас много старик.
Шагая по тротуару, сталкер вышел на площадку и уселся на скамейку.
Через несколько минут на скамейке появился теплый, пушистый комок и устроился с левой стороны.
Сталкер смотрел на окна.
- Ты чё не спишь Пушистый?
Из гудящей головы не выходил тот подвал.
Он заметил там одну деталь…
Наручники…
На спинке кровати висели покрытые засохшей кровью наручники.
Глава 16. Убийца
Юрий Андреевич Шайтуров сидел напротив окна, смотря то на покосившийся подоконник, на котором стояла жестяная банка с гвоздями, то на сгнивающий частокол, под которым продолжала разрастаться крапива.
- Дед ты кефир выпил? - поставив пакет с продуктами на стол, спросила вошедшая внучка.
Открыв холодильник, девушка сморщила носик и зашевелила густыми бровями. Добрые и живые глаза, смотрели на покатые плечи вредного деда. Хныкая, Наташка подошла к старику и свесив нежные руки ему на грудь тихо произнесла, смотря в окно:
- Дедушка, я тебя люблю. Но, пей пожалуйста кефир. Блин, всё пропадает, дед! Я у тебя часиков до десяти побуду.
Девушке порой казалось что она обнимает крепкий древний дуб, а не своего деда. Ничего не ответив, старик кивнул и продолжил смотреть на дровенник, забор и заросли буйной крапивы. Дед утопал в своих воспоминаниях и мыслях.
Ещё одна весна без любимой. Зачем нужна такая жизнь? Жизнь без самого дорогого на свете человека? Всё пустое, серое и мертвое.
Шайтуров в далекой молодости часто задумывался о старости и смерти. В свои преклонные годы, он уже хорошо понимал что это такое - это усталость, тяжелая и непроходимая усталость, сравнимая с состоянием после изматывающего ломового труда: когда не чувствуешь тонус, силу и дико хочется спать; когда слипаются веки словно ты не спал трое суток; когда абсолютно ничего не хочется в этой жизни кроме сна. Он хорошо помнил когда эта бесконечная слабость начала окукливать его. После семидесяти он понял, что если не будет двигаться то умрет. Невыносимая слабость никуда не уходила, усиливаясь с каждым днем. Она отступала лишь во время труда в огороде, но в паузах все равно заполняла ватой все пустое, иссохшее тело. Затягивала в топи сна и рассеивала остатки энергии и силы. Сначала он боролся, но потом на все это противостояние плюнул и сдался неминуемому одряхлению. Ничего уже не хотел. Доживая последние дни в сновидениях и воспоминаниях о любимой жене…
Лизочка стояла перед ним каждый день. Драгоценной богини счастья, любви и спокойствия не стало десять лет назад. Десять долгих лет без любимой...без воздуха...без солнца и теплоты. Жизнь обрыдла.
И вот ещё одна весна без неё. Это невыносимая пытка когда приходиться жить без любимого человека. С этим невозможно смириться, это невозможно понять. В это не удается поверить и принять потерю. После её смерти, Шайтуров понял, что оказывается умеет плакать. Она была для него всем. Каждый день старик вспоминал свою ненаглядную, её глаза и улыбку. Милый сердцу голос и звенящий смех он слышал всегда.
Он возвращался в тот знойный хабаровский вечер пятьдесят пятого, когда повстречал её на центральной улице города. Лиза Мейер, чистокровная немка, дочка известного гитлеровского профессора, работающего на советскую разведку, как-то вдруг после двенадцати лет влюбилась в Россию, решив стать археологом. Все её интересы прочно связались с Советским Дальним Востоком. Её пленили традиции коренных жителей края; царство «Бохай», чжурчжэни, их культура и фольклор.