«Почему-то она со мной то на «Вы», то на «ты» общается… Не может определиться, что ли? Или в игры играет? Или я так по-разному выгляжу? А, может, она просто плохо воспитана — деревенщина». Сапог зацепился за тонкий поваленный ствол, который почти врос в землю и не был заметен под разнотравным покрытием. Представительный даже в брезентовой робе седовласый красавец, как двухлетний мальчишка, запутавшись в собственных ногах, носом воткнулся в чей-то помёт. Лоси и кабаны часто захаживали в окрестности дачного товарищества. Чьи именно следы пришлось стряхивать с благородного лица, Виктор Владимирович близко рассматривать не стал, а мудрую мысль о недостойных своих рассуждениях запеленговал. «Надо попроще быть. А то я как индюк надулся — гордый и глупый».
— Знаешь, Евдокия Андреевна, мне сон снился в избушке твоей. Объясни, если можешь, к чему.
Передав, как мог, атмосферу и содержание увиденного, он замер в ожидании приговора.
— Сны далеко не все предсказующие. Залетело тело твоё астральное в какое-то из вероятностных полей, поболталось там, приобрело новый опыт и вернулось назад. Может, вероятность такого события и велика, но если ты сделаешь нужные выводы, успеешь переработать полученную информацию верно, то надобность в осуществлении этих событий на Земле отпадает.
— А какого именно события? Что значит-то это?
— Не знаю. И знать не хочу. Разбирайся со своей семьёй сам.
— Так там и разбираться нечего. Хорошо всё.
— Ой, ли.
Потом, когда перепашет жизнь человеческие судьбы, разведёт любящих и родных по разным этажам Вселенской мудрости, столкнет любовь с самой собой в противоположных её проявлениях, намучает, научит, постаревший и уставший духом человек спросит старшего друга:
— Скажи мне, Мудрейший, зачем это всё было именно так? — Так происходит освобождение от злобы.
— Так просто?
— Да.
— Всё это ради того, чтобы вышла злоба?!
— Да. Это необходимо. Это — необходимое условие, но не достаточное.
— Условие чего?
— Взросления. Человеческого созревания, духовного роста. Пока ещё пахнущий свежим помётом лося Виктор Владимирович был уверен, что добр и мудр.
В избушке бабы Яги царило веселье. Беззубая и прозрачная бабушка Оля во всю кокетничала с рогатым молодцем. Нельзя сказать, что это зачем-то ей было нужно, но сам процесс приносил громадное удовольствие, особенно тогда, когда она предвкушала удивление и восхищение красотой образа молодой её непорочности, который намеревалась предоставить попозже и выжидала момент поэффектней. Певец, вытянув под столом лохматые конечности, сложив на груди вполне человеческие, с удивлением и задором общался с этим подобием женщины, параллельно лениво размышляя о том, какова же глубина глупости этой сущности, если она намеревается его очаровать. Однако что-то в происходившем казалось интригующим и зачем-то нужным.
На остывающей печи сидела Юля в голубых джинсах и эротически не прикрывающем почти ничего топе. По углам кучковались гномы, из-под печки, из-за вёдер и стоящих вязанок сухих трав высовывались любопытные представители профсоюза домовых, проходящие в окрестностях теоретическое обучение, а у Евдокии практику.
Ольга Ивановна скинув с маленькой, подсохшей к старости, головы шаль, обычно прикрывающую имеющееся в наличии безобразие, жеманно поправила седую прядь, единственную на всей её шелушащейся лысине. Распределив равномерно волосинки по черепу, шикарным жестом скрюченной в пальцах руки отправила за ухо воображаемый локон, оголила в отработанной улыбке дёсны и мечтательно продолжала рассказывать о себе:
— Помню, на Рождественском балу, кружилась я в вальсе с князем Покровским. Надо сказать, я мастерица танцевать вальс. И не только вальс! Кавалеры приглашали меня на каждый танец, не давали отдохнуть. А князь вообще.
С печки раздался Юлин голос:
— Ольга Ивановна, дорогая, не томите! Покажите нам себя молодой!
И, вздохнув огорчённо на нетактичность реплики, она показала. Во всей красе — в бальном наряде и фамильных драгоценностях, с искусно завитыми густыми локонами, с розовыми нарумяненными щёчками, горящими от счастья глазами. Такой она, не в меру скромная и даже стеснительная, может быть, и представала-то в свете раза два-три, но хорошо запомнила своё отражение в зеркале, свой собственный восторг по поводу увиденного, а ещё страх, что сглазят завистники. Таковых по словам её близких, тётушек и многочисленных двоюродных сестёр, в свете было больше, чем добрых людей.
Воспоминания воспламенили энергию мысли и, уплотнив тонкую материю до почти физического восприятия, изменили образ, закрепившийся в эфире формой юной и прекрасной девы. Молодые и яркие радостью жизни глаза смотрели с трепетом в ожидании реакции на прелесть и красоту. Реакция последовала незамедлительно, но совершенно для Ольги Ивановны неожиданная. Певец не излучал восхищения нестабильной красотой эфирного образования, он был изумлён способностью Ольги Ивановны управлять собственными полями:
— Да как же это у тебя получается?! Красавица, объясни мне свои способности! Как ты можешь без физического мозга вытворять такие фокусы? Ольга Ивановна расстроилась отсутствию восторга по поводу собственного образа и снова съехала в форму старушки.
— Какого ещё мозга? Зачем он мне?
— Да, действительно.
— Не знаю никакого мозга, мой дорогой. Просто желанием моим так получается. Как не могу объяснить. Как-то ощущается сила, возможность. Я пробую и. И количество силы в моём распоряжении, которое я накапливала намеренно, которое чувствую почти всегда безошибочно, выталкивает каким-то напряжением мою мысль на поверхность.
— Так-так. Ольга Ивановна, подожди, не торопись. Как же ты мыслью своей распоряжаешься так лихо без физической материи?
— А зачем она мне? Мешает она только! В теле человеческом с мыслями у меня отношения были гораздо хуже, чем сейчас. Я глупее была, неповоротливее в мыслях своих.
Певец озадаченно почёсывал рог:
— Евдокия, ты что-нибудь понимаешь? Объясни!
— Мозг — инструмент сложнейший в эксплуатации. Он силу придаёт ещё большую уже существовавшим до него планам, но лишь при условии умения распоряжаться этой материей. Люди далеко не все пользуются именно этим инструментом. Нет навыков просто.
— Так чем же думают люди, если не мозгом?!
— Они не то чтобы думают. Люди манипулируют уже существующей в поле Земли ментальной субстанцией. Спекулируют, точнее. Коряво так, неумело, в очень отдалённом приближении, делают попытки использовать мозг, привыкая выкручиваться и жить без чётко налаженного пульта управления. Человеческий организм — многоплановая структура с большим числом степеней защиты от разрушения. Господь Бог Всемилостив! Он дал нашим душам в пользование систему, которая будет функционировать даже при условии абсолютно варварского подхода к ней. Правда не долго. Человек своей глупостью и ленью всё-таки умудряется убить и такое совершенное творение бога, как тело с мозгом. Так вот. Мысли уже существующие в полях Земли, созданные сущностями высокими и мудрыми, или просто сильными, коим по неведомой причине позволено творить, могут восприниматься и до некоторой степени свободы управляться энергетическим центром на уровне солнечного сплетения. Этим и пользуется наша уважаемая Ольга Ивановна, сама того не осознавая.
— Так значит, люди думают пупком?
— В основной массе, да. Голову подключают к обработке поступающей информации лишь выдающиеся особи. Таких на земле процентов десять, с натяжкой.
— О. Куда меня занесло. Что я здесь с вами делаю, Евдокия?! Подобное притягивает подобное. Мне так хотелось попасть в ваш мир! Похоже, я в это время тоже думал животом!
— Не гневи Бога, рогатый! Если тебе пришла эта мысль, в голову, или на солнечное сплетение, так это нужно не только тебе! Тебе её, говоря цинично, подсадили. Бывают провокации, чтобы посмотреть на зрелость твоей реакции, а бывает и действительная потребность космоса в твоём участии. Юля на печке обиженно смотрела на свой пупок. Ей не нравилась мысль о восприятии ментальных полей эфирными сущностями чем-то, кроме их нестабильных голов. Однако с авторитетом Евдокии спорить смысла не имело, и прозрачная девушка решила поразмыслить над этой информацией на досуге любым приспособленным природой для этого местом.