«Ленточку сними, — друг так и лучится радостью, и она не задумываясь тянет за один конец тонкой красной ленты на шее ворона. Наваждение тает. — А вот это — настоящее, — он ловко обвязывает ленточку вокруг её запястья и тычет пальцем ей в грудь: — Моя!»
«Твоя?..» — онемевшими губами проговаривает Русти, только-только ухватившая суть этого ритуала.
«Если ты, конечно, не против, — хмурится он. — Мне показалось, ты не будешь против. Нет? — он снова расцветает улыбкой, стоит ей радостно, не веря своему счастью, кивнуть. — Говорю же!»
Карусель летит дальше.
Песок, лишающий магии — это жутко. И ту малость, которой она владеет, терять непривычно и неприятно — даже волосы не вычешешь от чёртова песка. Да ещё эта башня, косо высовывающаяся из золотых наносов, внушает странную тревогу…
«Тоже чувствуешь? — сияет Эвин. — Здесь всё началось. Никто не знает как и даже когда, но мы вышли отсюда. Отсюда в этот мир пришла магия».
Снова мельтешат разноцветные, разнозвучные обрывки.
«Тебя не было так долго», — она зарывается лицом ему в шею, вдыхает родной запах.
«Прости, — он выглядит пристыженным, но слегка отстранённым, а ещё чертовски уставшим. — Нужно было кое-что сделать. Срочно. Сложно. Прости».
«Ты сам на себя не похож с тех пор, как начал работать в этом жутком месте, — ворчит Русти, но тут же спохватывается: — Нет! Нет. Я обещала. Я не жалуюсь».
Эвин молчит, лишь крепче прижимает её к себе. Она прислушивается — спит ли в своей кроватке Рувин — и бездумно подцепляет пальцем кожаный шнурок на шее мужа. Раньше этой безделушки не было. На шнурке болтается неровный продолговатый кусок прозрачного голубоватого камня. По телу разливается невнятное тревожное чувство — совсем как тогда, в сциаровой пустыне, у покосившейся древней башни.
Карусель вертится дальше, но Русти не хочет смотреть. Она падает на колени, зажмуривает глаза и зажимает уши, пытаясь вырваться из грядущего кошмара обратно в безликую пустоту, но не получается. Всё равно приходится переживать всё заново — и безумный взгляд Эвина, и окружающий со всех сторон, овеществлённый, плотный ужас, и собственные бестолковые попытки остановить мужа и защитить сына. И последний, отчаянный свой поступок, когда выбор встал острым ребром. Торчащий из сердца самого родного на свете существа нож, его гаснущий взгляд.
— Не надо, не надо больше! — орёт она на безликого мучителя, который заставляет её смотреть даже с плотно зажмуренными глазами.
Но вихрь воспоминаний возобновляется.
«Это всё из-за тебя!»
Он сейчас в таком возрасте, твердит себе она, глядя на сына. Четыре года, подросток, что взять? На самом-то деле он так не думает…
«Зачем ты потащила меня с собой? Оставила бы в Ирлонии — было бы лучше и тебе, и мне!»
Фарфоровая ваза на столике поодаль с жутким звоном разбивается — только оттого, что Рувин на неё сгоряча махнул рукой. Мальчишка виновато опускает ладонь, но взгляд по-прежнему враждебный и упрямый.
«Я могу уйти», — тихо произносит она, из последних сил удерживая себя в руках.
«Да, уходи, — боги, как он похож на отца. Тот был такого же возраста, когда они впервые встретились. Только глаза куда светлее. — Ненавижу тебя, мама».
Горячие потоки прорывают последнюю слабую преграду и текут дорожками по щекам. Где-то в другой реальности. А здесь и сейчас она стоит посреди ночного двора Академии и с кислой улыбкой взирает на возвышающихся над ней двух людей.
«Не думала, что всё так серьёзно, принц Райширд», — усмехается она, ещё раз пробегая глазами записку, начерканную рукой императора.
«Я полагаю, будет уместнее, если вы не станете упоминать имя и титул, мастер Русти, — мягко замечает наставник. — Принц, как вас обычно зовут близкие?»
«Райш», — угрюмо бурчит здоровяк, глядя в сторону.
Взгляд, брошенный на неё за секунду до этого, она, однако, заметила. Полный ненависти и презрения взгляд. Русти вздыхает. Задание постепенно перестаёт казаться лёгким.
Видения отступают прочь, оставляя её одну, с мокрым от слёз лицом, сжавшуюся комочком посреди серой глухой пустоты.
— ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?
— Забыть, — сквозь зубы цедит она. — Забыть к чертям всё это… Кроме последнего, — она невольно улыбается и судорожно полувсхлипывает-полухихикает: — Да, кроме последнего. Эту физиономию я определённо хочу запомнить.
Снова всё вокруг меняется, и Русти обнаруживает себя стоящей посреди умедийского леса. Солнце ещё высоко, но уже клонится к западу, и воздух полнится непередаваемым предвечерним лесным ароматом.
Впереди, меж деревьев, знакомая поляна. Посреди поляны возвышается нелепый, но, несомненно, эффектный дуб с золотой корой и ярко-красными листьями с оранжевыми прожилками. Русти, не веря глазам, осторожно идёт вперёд. Не воспоминание — но и не иллюзия. Или иллюзия, но какого-то совершенно другого, безупречного уровня?
— Ты знаешь, я ведь и сам не понял тогда, что создавал его похожим на тебя, — раздаётся голос из-за ближайшего дерева.
Русти вздрагивает и поворачивает голову. Райш сидит на траве, опираясь спиной о ствол старой сосны, и как заворожённый созерцает собственное творение.
— С размером прогадал, — ухмыляется она.
Он переводит взгляд на неё. Боги, да откуда в его глазах столько тоски? Она не хочет, чтобы этот разговор начинался, не хочет… Но он уже медленно произносит:
— Слушай…
Русти яростно трясёт головой, и он замолкает. Она опускается на землю рядом с ним, дотрагивается до лица — на ощупь как настоящий. Но ведь даже Рувин способен создавать овеществлённые наваждения, а он совсем молод…
Райш неуверенно протягивает руки и обнимает её, привлекает ближе. При этом на лице его такое выражение, словно он боится, что это она иллюзия и развеется паром от прикосновения. Русти усмехается, и эта усмешка, отразившись в его глазах, ломает последнюю стену.
Тот ли это неуклюжий мальчишка, которого она учила обращаться с девушками? Его движения теперь уверенны и чувственны; дыхание сбито не от волнения, а от страсти; а руки и губы смело ласкают её тело, заставляя его отзываться с удвоенной силой, заставляя её постепенно забывать обо всём на свете…
Она прижимается к нему, по-прежнему стоя на коленях, и чувствует, как он, не прекращая ласки, методично стягивает с неё одежду — совсем немного, лишь чтобы не мешалась. Потом внутрь проникает длинный крепкий палец, и по телу растекаются сладкие волны. Русти, чувствуя, что теряет над собой контроль, прячет лицо на его ключице, свободной рукой нащупывает отвердевшую выпуклость внизу его живота (чёрт, ну был бы он поменьше!) и полностью отдаётся движениям.
Блаженное напряжение стекается толчками от каждого прикосновения, от каждого удара его сердца, копится внизу живота, сворачивается в тугой комок — и в один прекрасный момент взрывается, разливается по телу волнами острого удовольствия на грани боли. Русти пережидает эту вспышку, с трудом переводит дыхание и поднимает голову, чтобы взглянуть в лицо парня. Его глаза лихорадочно блестят, и то, что в них написано, не нуждается быть озвученным словами.
Русти коротко хихикает, одним движением расстёгивает замок на его ремне и освобождает из штанов напряжённого красавца. Боги, ну в самом деле — почему бы ему не быть поменьше? С жадностью, всё ещё ощущая, как по телу пробегают эхом отзвуки пережитого наслаждения, она принимается за ласки всеми доступными средствами.
Руки Райша лежат на её спине, пальцы слегка вдавливаются в кожу в такт движениям. Она чувствует на себе его обжигающий взгляд. Ещё немного стараний — и всё его тело на миг каменеет, дыхание останавливается — и фонтан семени толчками выплёскивается на волю.
Русти со смехом слизывает капли солёной, терпкой влаги с губ и приникает к его груди. Надо же, как она, оказывается, успела привыкнуть к запаху его тела…
— Я люблю тебя, — шепчет Райш ей в ухо и растворяется в пустоте, оставив за собой лишь отзвук ещё одного одинокого слова: — Безумно…