Сидящие в зале были потрясены уже одной формой изложения, не говоря о содержании, которого никто не понял, кроме одного человека. Для него одного и была предназначена лекция. Карл Фридрих Гаусс все понял и оценил. Не просто оценил, а пришел в «высочайшее изумление». Но об этом узнали лишь близкие друзья Гаусса. Риман об этом и не подозревал, он только увидел, как после окончания лекции Гаусс молча встал и пошел к выходу.
Но ни тогда, ни после, в течение всей его недолгой жизни, Римана не волновала реакция публики и вообще общественное мнение, даже если речь шла о первом математике мира. Он делал одно открытие за другим, он читал свои вольные доклады, и не было преград его фантазии. Все, чего касался Риман, приобретало глубокий смысл, и отступал перед ним закон — доказательство. Хорошо известная всем математикам и физикам «дзета-функция Римана», введением которой Риман положил начало аналитической теории чисел, была введена им и полностью описана практически без доказательства. А предположение о местонахождении «нетривиальных» нулей дзета-функции и поныне существует как недоказанная гипотеза Римана. Она войдет в 23 проблемы Гильберта под десятым номером. Хорошо известно, что, когда Гильберта спрашивали, какая, по его мнению, самая важная математическая задача, Гильберт отвечал: «Проблема нулей дзета-функции, и не только в математике, но и вообще самая важная на свете проблема» [25, с. 124].
Есть легенда. Воинственно настроенные математики пришли к Риману и потребовали от него ответа на вопрос, где нули дзета-функции или, может быть, их вообще нет? «Безусловно, есть, — якобы ответил Риман, — но откуда я знаю, где они? Вот когда я умру, я, конечно же, попаду в рай. Тогда я подойду к Господу Богу и спрошу его: „Господи, где же нули дзета-функции?“ И Господь Бог ответит: „Да я и сам не знаю“».
История по достоинству оценила заслуги Римана. Но есть одна сторона деятельности Римана, которая долго оставалась в тени.
Чистого математика неизменно увлекают совсем другие вещи. А именно, чуть ли не единая теория поля. Он интересуется связями между светом и гравитацией, отводя силам природы главную роль в причинах искривления нашего пространства. А так как Риман умер молодым, то остался Риман-математик, а его «физико-синтетические» исследования остались без внимания. Конечно, эти наброски единых теорий поля в настоящее время могут вызвать улыбку у читателя и имеют лишь историческую, но не научную ценность. Еще не появилась на свете электромагнитная теория Максвелла. Но и этого было бы мало. Нужны были еще десятки лет, нужно было родиться Альберту Эйнштейну, чтобы окончательно утвердилась связь геометрических идей с физической природой. Тем более поразительным кажется гений Римана.
Вот что он писал в письме брату:
«Я снова взялся за исследования по связям между электричеством, гальванизмом, светом и тяготением и продвинулся настолько, что смогу безусловно опубликовать их в нынешней редакции. Между прочим, я имею подтверждение сведений, что уже много лет Гаусс занимается теми же вопросами и теперь сообщил об этом нескольким друзьям, в том числе Веберу, однако с обязательным сохранением тайны. Надеюсь, что еще не поздно и что можно будет установить, что все это найдено мною независимо от Гаусса. Пишу тебе без опасения, что ты бросишь мне упрек в неуместной заносчивости» [31, с. 44].
И пять лет спустя сестре: «Мое открытие о связи между электричеством и светом я передал здешнему (т. е. геттингенскому) научному обществу. По многим дошедшим до меня высказываниям следует заключить, что Гаусс построил теорию этой связи, отличную от моей, и сообщил о ней своим ближайшим знакомым. Однако я непоколебимо убежден, что моя теория является истинной и через немного лет будет таковой признана» [Там же]. О связи геометрии пространства с электричеством, гальванизмом, светом и тяготением Гаусс не помышлял. Эта проблема возникнет в XX в. Она стоит и сейчас. Именно эту проблему называют сегодня «передним краем» фундаментальной науки, когда из огромного фронта современных исследований нужно обязательно выделить «передний край».
— Господин Румер, давайте не будем судить великих мира сего, мы должны принимать их такими, какими они были. Приходите на наши вечеринки, вы увидите, как Эмми Нетер решает логические задачи, которые все для нее специально придумывают, в том числе и я.
И Румер отправился домой.
Через три месяца Гильберту должно было исполниться 68 лет. Это официальный возраст ухода в отставку. По общему мнению, единственный человек, который мог стать преемником Гильберта, был Герман Вейль. Но согласится ли Вейль приехать в Геттинген, никто не знал; однажды, десять лет тому назад, Вейль уже отказался от приглашения приехать в Геттинген. На этот раз Вейль тоже колебался, но в конце концов он решится, и весной 1930 г. Геттинген будет приветствовать Вейля как преемника великого Гильберта.