Началось с того, что в 1939 г. почти одновременно два министерства, военное и министерство просвещения, решили осуществить каждое свою собственную программу исследований по урану. Главным действующим лицом по линии министерства просвещения был Абрахам Эзау, с большим трудом убедивший министра в необходимости урановых исследований. Но Эзау прекрасно понимал, что поддержки министерства просвещения мало, и обратился в военное министерство. К этому времени военное министерство уже получило знаменитое письмо гамбургских физиков Хартека и Грота о возможности изготовления взрывчатого вещества небывалой силы. Письмо кончалось простым заключением: «Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретает абсолютное превосходство над другими» [40, с. 44]. Ответ из министерства пришел не сразу, письмо гуляло из рук в руки. Сначала оно было передано начальнику департамента армейского вооружения генералу Бекеру, от него письмо перешло начальнику исследовательского отдела профессору Шуману (он же был военным советником при Кейтеле) и в конце концов к армейскому эксперту по взрывчатым веществам Курту Дибнеру.
Дибнер мгновенно оценил важность письма, но, несмотря на настойчивые требования и красноречие, никакого отклика у начальства не нашел. И только когда на арене армейского департамента появился Эзау, пытавшийся организовать урановые исследования, сидя сразу на двух стульях, Дибнеру создали исследовательское бюро и сделали его начальником. Эзау было отказано. Вскоре военное министерство взяло под контроль Институт кайзера Вильгельма и сделало его центром урановых исследований во главе с Дибнером.
Гейзенберг, усиленно занимавшийся теоретическими расчетами цепной ядерной реакции и одновременно принципами соответствующей экспериментальной установки у себя в Лейпциге, стал научным консультантом Дибнера. Но до самого конца, до весны 1945 г., между людьми Дибнера и группой академических ученых Гейзенберга вражда и конкуренция не прекращались. Не раз высокому начальству будут направлены письма с жалобами и протестами в связи с бесконечными затруднениями, возникающими из-за распределения материалов, и, конечно, с непременным «хайль Гитлер».
Интриги были кругом. Эзау, самым грубым образом отвергнутый военным министерством, не сдавался. Масштабы, которых он достиг, его никак не устраивали, и к концу 1942 г., заручившись поддержкой Геринга, он занял пост главы немецкого уранового проекта. Правда, к началу 1944 г. при поддержке министра вооружения Шпеера (поддержка была тайной) от Эзау избавились. Его место занял Вальтер Герлах.
Пока в верхах шла эта мышиная возня, раскачиваемая группами Дибнера, Эзау и Гейзенберга, при соответствующей поддержке Шпеера, Геринга и Гиммлера, в «общее» дело вошел еще один участник, еще один претендент на решение урановой проблемы — блестящий немецкий инженер барон фон Арденне. В поисках необходимых субсидий — в ведомствах, подчиненных Герингу, ему было отказано: министр просвещения Руст и слышать об «урановом проекте» больше ничего не хотел — он вышел на крупный исследовательский департамент при министерстве почт. Арденне добился встречи с министром почт Онезорге и рассказал ему о важности ядерных исследований, добавив при этом о далеко идущих возможностях использования «урановых реакторов в качестве источников энергии на кораблях». Министр почт был потрясен. Он немедленно добился аудиенции у Гитлера и изложил ему суть дела. Шел 40-й год. Большая часть Европы была оккупирована, план блицкрига полностью разработан. Это время для Гитлера было триумфальным. Гитлер высмеял Онезорге при всех, сказав, что пока все его министры и генералы «тщетно ломали головы над тем, как выиграть войну, министр почт принес готовое решение» [41, с. 130].