Потом, очарованный тем, что именно здесь, в этой чужой и далекой стране, можно наслаждаться интимной беседой с родной душой, не опасаясь пошлости дешевых ухаживаний, я, конечно, рассказал ей о своей семье и о «договоре» с Гретой. Точно стареющий холостяк на курорте.
Есть некая приятность в том, чтобы прощать себя после глупо и радостно проведенной ночи, когда был слегка пьян.
Ненастное утро. Море фиолетово-серое. Будет приятно, если начнется дождь. У меня нет необходимости никуда идти. Можно будет, закрывшись в комнате, как следует позаниматься. Долгое путешествие, несомненно, плохо влияет на пальцы.
Мысленно вспоминаю весь вздор, что наговорил вчера. Интересно, она улыбалась так лукаво потому, что поймала меня на огрехе, или она просто любительница коллекционировать человеческие слабости и ей приятно иметь на меня влияние. Она ровным счетом ничего не рассказала мне о себе, а я выложил ей все. Семейный договор, мои стремления и даже планы, в которых и самому себе не сознаешься. Остается только надеяться на ее сдержанность. Губерман один из завсегдатаев ее дома. Если она разболтает ему то, что разболтал ей я, он решит, что я приехал сюда на короткий срок — переждать время — и что у меня нет никаких серьезных намерений по отношению к оркестру. Но какое у него право требовать от меня, чтоб я до гроба оставался в этом захолустье? Он за две недели побывал в Триесте, на Корфу, в Триполи и в Тель-Авиве. Ведь это человек, который все свободное время вместо того, чтобы поразмыслить, порхает по Европе и плетет паутину.
Я не сравниваю себя с Губерманом. Но я не должен в возрасте тридцати восьми лет смотреть на себя так, будто мне уже подрезали крылья. В глубине моей души таится глубокая уверенность в том, что я жертва политических обстоятельств. Если бы Гитлер захватил власть несколькими годами позже, я был бы сегодня известным скрипачом, которого приглашают на турне в Лондон, Париж, Бостон и Нью-Йорк. А пластинки Квартета Розендорфа продавались бы теперь по всему миру.
(Любопытно, вернулся ли бы тогда мир и в лоно семьи. В самом деле, разве нас разделили лишь потрясения последних лет? Ведь подчас в наших отношениях слышался скрежет и из-за других причин. И артистическая зависть, и различия темпераментов. Но мне удобнее не задумываться на сей счет. Боюсь, вчера я и на это но нечаянности намекал слишком откровенно. В новом месте надо остерегаться даже великодушия, следить, чтоб под его дуновением не пали перегородки, от которых ты не собирался отказываться.)
Усевшись перед столиком у окна писать первое письмо домой, я тут же отказываюсь от такого намерения. Для писания писем мне нужен полный душевный покой. Под сильным впечатлением столь резкого изменения образа жизни во мне нет той ясности ума и способности сосредоточиться, которые необходимы, чтобы выразить свои чувства в письме. К тому же, каждое слово ведь будет рассматриваться в лупу.
Когда чувства смятены, нет ничего лучше игры. Даже гаммы. Они как беговая дорожка: ты пускаешься бежать, чтоб подхлестнуть кровообращение, пробудиться для нового дня. Постоянный распорядок дня обещает гигиену, необходимую нам для здоровья души.
Новые впечатления будут только угнетать меня.
Последний взгляд в окно: строители вкатывают тачки на верхний ярус лесов, воздвигнутых вокруг незаконченного здания; молодая женщина везет закрытую детскую коляску; бочка с керосином, запряженная мулом, и возница, размахивающий колокольчиком, которого не слышно, — и уже скрипку в руки, спиной к виду за окном, будоражащему любопытство.
Гваданьини издает чуждый звук. Несмотря на то, что я принял все меры предосторожности во время морского путешествия. Хотя мы во влажном климате, я чувствую сухость в нижнем регистре. Правда, вскоре скрипка заговорила своим голосом, теплым и сладким. Даже глиссандо не кажутся чересчур изнеженными, разве что щегольскими.
Вкусный и питательный завтрак в обществе Гелы Бекер. Душистый кофе, свежие булочки, яичница со спаржей, свежее масло и домашнее варенье из апельсиновых корочек. Почти без разговоров. Словно спокойная семья, просыпающаяся к заботам нового дня. Как деликатно дала она мне понять, что я играл слишком рано:
— Наши гости, конечно, получили большое удовольствие от вашей игры, хотя некоторые из них, наверное, еще не вполне проснулись…
И ни слова о том, как я себя чувствую в ее пансионе. Если б она спросила, мне нечего было бы ответить, кроме похвал. И не ради того, чтобы отдать долг вежливости. Я чувствую себя как дома. Вплоть до домашнего чувства неудобства. В этом как будто есть нечто, способное затронуть честь хозяйки пансиона. Я знаю себя: если бы можно было дать какое-либо эротическое объяснение семейной атмосфере, окутывающей фрау Бекер и меня, тогда я бы чувствовал какое-то отталкивание. Да и ощущение вины появилось бы. Но поскольку во мне нет к ней никакого физического влечения, даже такого, какое бывает просто так, само по себе, — мне очень легко с ней.