Но Сэм не вскочил, не сказал «гав» и не рассмеялся. Сэм был мертв. Он застрелился. Или его убили? Пистолет лежал возле ног. Меня замутило, комната медленно поплыла по кругу, и я чуть не угодила в липкое месиво, стекшее на целлофан. Чертов аккуратист! Черт, черт, черт! Зачем он это сделал?! Я попятилась, наткнулась на другое кресло и упала в него. Надо срочно звонить в полицию. Чертовы дамские сумочки! В них никогда не найдешь телефон! Я вытряхнула содержимое на журнальный столик и тут заметила лежавшую на нем записку. Написанная ровным, разборчивым почерком, она прыгала в моих руках, и я с трудом читала:
«Доброе утро, Таня!
Надеюсь, ты пришла вовремя и сейчас читаешь мою записку.
В сейфе лежат:
1) сто пятьдесят тысяч евро на лечение твоего сына. Пожалуйста, возьми их;
2) завещание, согласно которому я оставляю эти деньги на лечение твоего сына;
3) записка, подтверждающая, что я покончил жизнь самоубийством (она понадобится для следствия и должна снять подозрения);
4) распоряжение, как меня похоронить (деньги на похороны и косметический ремонт, если все-таки что-то запачкалось, я вчера оставил тебе в качестве предоплаты);
5) медицинское заключение о моей болезни.
Прошу всех простить меня. Оставайтесь с миром. Без меня он будет лучше.
Владимир Самуилов».
Потом я долго ждала полицию. За стеной соседская девочка усердно и монотонно играла гаммы. Я раскачивалась в такт и представила себе то маленького, вихрастого, черноглазого Сэма, старательно выводящего такие же гаммы на скрипке, то своего сына без костылей и инвалидной коляски. И стыдная радость поселялась во мне вместе с тихой, щемящей благодарностью к этому странному, очень, очень странному парню.
«До-ре-ми-фа-соль»... Соседская девчонка оборвала гамму и громко хлопнула крышкой – видно, ей надоело играть. И в этой пустой тишине у меня наконец потекли слезы, расплываясь на записке маленькими кружочками, похожими на недоигранные ноты.
Никогда в жизни я еще не сдавала квартиру так дорого.
Конец