И так ясно представилось ему — Павел станет надоедать. Придет и скажет: «И мне введите стрептомицин в трахею, я хочу быть талантом».
— Это я сам решу! — сказал Иван Васильевич в темноту. — Сам!
«Фу-у, он меня растревожил. Вот что надо сделать — поднять его тонус: лимонник, аралия. Да, и белые грибы, их влияние пагубно для палочки Коха».
Иван Васильевич задавил пальцами огонек сигареты и стал подниматься к себе на этаж.
«А Герасимов не понимает, за что хватается. Ему надо создать новый психический фон, мозговые связи, изобрести метод. А что до использования чужих способностей, то на этом слоне мир стоит».
— Ты поздно и выпил, — сказала недовольно жена. Она была одета по-ночному и пахла туалетным уксусом.
— Да вот зашел к одному забавному человечку. Я тебе расскажу.
Он прошел в кабинет и положил на стул портфель. Снова закурил.
«…Гм, белые грибы… — думал он. — Надо штудировать литературу, искать действенные разновидности. Ведь я сам грибник и мог давно проделать опыты. Скажем, вводить грибы в диету Иванову, а Сидорова держать без них».
— Паршивец Герасимов. Разбередил… — ворчал он.
Надо жучить, надо гонять самого себя. Иван Васильевич напугался такого вывода. Дело в том, что мало сил. Одного-то легкого все же нет.
«Я устаю… устаю…»
Да, он устал к вечеру, измотан.
В конце концов, он ставил опыты, как подняться после резекции легкого и быстро улучшить здоровье, вернуть человечью и рабочую ценность. Чтобы и жене не было противно и жалостно, чтобы остались прочными зубы, не рассосанные на ремонт легочной ткани.
Вернуть себе дыхание, чтобы можно было ходить далеко в лес.
Вот он курит, а в его состоянии это вредно и надо бы бросить. Выкинуть пачку сейчас? Отказать себе в приятности подымить и, глядя на извивы дыма, повертеть мыслями.
Но все почти больные курили, и нужно было выработать меры приспособления организма к дыму. Скажем, ежедневно проводить легочную гимнастику. Самому — чтобы потом советовать и другим.
— Делаю, что могу, делаю, уважаемый Герасимов.
Тетка вымыла посуду и вышла к Павлу на крыльцо: сидит раскорячкой, смотрит в темноту. Что видит? Она тоже посмотрела, но увидела только синее пятно гнилушки у забора. Тогда принесла фонарь и направила в то место, куда глядел Павел. На грядке моркови увидела соседскую белую кошку.
— Брысь! — сказала ей тетка и погасила фонарь.
— Все молчишь, — говорила она Павлу. — Со мной и разговаривать-то перестал. Такой умный?
Ждала ответа. Павел молчал.
— Ты думаешь, я согласна жить в молчании. Я тоже человек. Заведи мне собаку. Я хоть с ней поговорю.
— Будет, будет тебе собака! — пообещал Павел, резко вставая и уходя в дом. Было в его тоне неприятное, злое. Тетка следом пошла в дом и стала думать о значении этого нового тона. Заснула она не скоро, все ворочалась и вздыхала. Ей было страшно чего-то. Тут по крыше начал постукивать дождь, влажная свежесть шла в открытые двери.
— Господи, пронеси, — попросила она.
Иконниковы пили чай с сушками. Пес сидел под столом и тоненьким голосом просил сушку.
Увидев Павла, он выскочил на него с лаем, но и вилял хвостом. Он был такой чистенький, такой глазастый, что Павел не испугался, а сказал:
— Ну вот, нашел на кого лаять.
И пес смутился, ушел под стол.
Иконников был прям с Павлом.
— Пес дурак и испорчен, — сказал он и кивнул на сына: — Этот хлюст запугал его. Целился, пистонками в уши хлопал. Боится собака выстрела. К чему мне такая? Пока я его отучу от страха, я двух нормальных собак натаскаю.
Павел молчал.
— Берете дурака? — спросил Иконников. Он ходил по комнате — из угла в угол. Живот его нависал на брюки, ноги были босы и шлепали по половицам. — Этот у меня третий, но вы не думайте, что я избавляюсь. Я с детства собачник, я их временами штук по пять держал. И сейчас два моих пса живут на даче у брата.
Павел тотчас вообразил себе собак, проживающих на даче.
— Терпеть не могу тянуть дело, — сказал ему Иконников. — Давайте шестьдесят и берите его.
Павел медленно краснел. Он взял с собой ровно пятьдесят рублей. Конечно, можно упираться, но оценивать живое и красивое существо было жутковато. Лучше бы всего отдать деньги сразу. Но и эти пятьдесят Павел занял.
— Мне говорили про пятьдесят, — тихо сказал он.
— А, лысый прохвост! — заворчал Иконников. — А вы посчитайте-ка кормежку и цену щенка. Джек стоил мне тридцать рублей, проедает он в месяц не менее десяти. Сотня ему полная цена!