— Несомненно. Слушайте, Павел Петрович, ступайте-ка, да подложите там поленьев в камин, дамы мерзнут. И заведите согревающий разговор. По-простецки, по-деревенски. У мадемуазель д’Обиньи оригинальные представления о приличиях, порой она резковата, но уж точно не поборница щепетильных формальностей.
— Ах, я не смею. Она — ангел!
Ну да, так все и думают.
Бро вырвался из лап очередного растяпы, попавшего под очарование драчливого розового ангела, и прорысил по темному коридору. А вот нельзя ли удобства поближе обустраивать⁈ Это ж добрый километр по потемкам, в смысле, абсолютно недобрая темная верста…
В темноте кашлянули — набравший ход князь Волков едва не врезался в стену. А — та любознательная девушка из прислуги, горничная или просто привлеченная по случаю из дворни — платье на ней странновато сидит. Но это не причина пугать гостей в коридорах.
— Ох… затаились вы, барышня.
— Простите великодушно, барин. Послание вам, — прошептала девица. Отблески снежного света из далекого окна падали на ее бледное лицо, при ближайшем рассмотрении оно оказалось безупречным почти до неестественности, словно в компе эту красавицу рисовали: глаза, брови, невинные губы, толстая и тугая светлая коса, — все безукоризненно, аж почти неживое.
Бро поспешно взял записку, пошарил пальцами в жилетном кармане — вчера вычитал, что весомо благодарить прислугу — общепринятая привычка классической литературы. Надо хоть в этом соответствовать. Блеснула серебряная монета, вложенная в ледяные пальцы девушки. Вот точно — снегурочка.
— Благодарю, прочту письмо всенепременно. Не стойте здесь, барышня. Холод собачий.
— Барин… ваше сиятельство! — девушка неожиданно рухнула на колени, схватила ладонь князя. — Спасите! Сил нет, руки на себя наложу! Увезите! Хоть вам постели греть готова, хоть в публичный дом определите. Я благородным господам оченно приятна. Хоть ртом, хоть иными местами. Спасите! Погибаю!
— Да постой ты погибать! — зашипел Бро. — И не надо это вот… предлагаться. Помогу чем могу, только чуть попозже. И толком объясни, с чего вдруг погибаешь.
— Хозяева кровь пьют. Колдуны они, батюшка. Такие колдуны, что клейма негде ставить. Душегубы! Позвольте с вами бежать, возьмите, одна у меня надежа и осталась.
— Понятно. Давай так — сейчас мне по срочному делу отойти нужно, а потом прошмыгнешь, объяснишь суть вопроса. Можешь и к моей графине сунуться, она по этой части вполне прогрессивная, проявит сочувствие.
— Как скажете, барин. Я и графине удовольствие окажу с величайшим прилежанием, согрею на совесть. Я того… тож очень прогрессивная, горячая как огонь.
Насчет последнего у Бро сомнений не имелось — так страстно ему ладонь никто не целовал, да и слезами так не обжигали. Парадокс — руки у девчонки — лед, а слезы аж кипящие. Жуть!
— Убегай, пока не заприметили, потом подойдешь.
Устремляясь далее по коридору, князь Волков оглянулся — красавицы-снегурочки уже не было, исчезла. Кстати, Василиса насчет крепостничества во многом права — ужасный период нашей истории. Вот прямо стыдно за эти параграфы.
Впереди жутковато, с подскрипыванием, затарахтело. Бро, беззвучно застонав, вновь прижался к резной стеновой панели. Сейчас еще кого встретишь — если раскланиваться и учтивость проявлять — организм не выдержит. Да что это так визжит?
В голове мелькнула одна из старинных ретроградных отцовских присказок про «гроб на колесиках». Неужели и правда в былых веках случалось⁈
Почти угадал: проплыл призрачный свет свечи, качнулись огромные тени пары лакеев-красавцев — катили кресло хозяина дома. Нет, не гроб, но согнувшийся под пледом древний отставной полковник как раз мертвецом и выглядел. Столкнись с таким сидячим изваянием один на один — мумия однозначно. Только в носу помещика, некогда хрящеватом и хищном, а сейчас тяжко свесившимся на губу, еще и сохранялось эхо былой жизни.
Бро покрался к коридорному перекрестку, не дожидаясь, когда хозяина довезут до его покоев. Ибо подпирало не на шутку.
Жуткий звук застиг князя на полушаге…
— Душно мне, душно! — стонал в коридоре дикий, нечеловеческий голос.
Обмерший Бро с трудом повернул голову — в конце коридора, у распахнутых лакеями дверей спальни, старик-полковник привстал в кресле, распростер неимоверно длинные руки. Свет свечей озарил непонятно откуда взявшуюся на иссохшем лице длинную, свалявшуюся бороду, длинные когти на скрюченных пальцах. А голос… голос, нет, в современных кино-хоррорах такого звука добиться не умеют. Халтурщики там, вообще без души работают.