Все прекрасное когда-то заканчивается. Бро — пусть уже и не совсем двоечник в любовном отношении — чувствовал близость границ своих возможностей, но тысяча чертей, как же это было чудесно. Любовники вновь оказались в непроницаемой африканской тьме перин, и умелые губы Луизы-Фредерики успевали везде — князь глухо повизгивал…
Стало холодно. Вот вообще, будто мигом на снег выкинули и сейчас колун в руки сунут. По спине повело чистым льдом, будто и не было на князе просторной сорочки. Кажется, одеяла, прикрывающие активно греющуюся пару, исчезли. Маркграфиня вздрогнула и выглянула из-под мужского плеча. Глаза ее распахнулись, наполнились почти детским ужасом. Луиза-Фредерика завизжала:
— … ля! Какого… Твою… гнида черная!… уйди, дьяволова уродка!
У постели стояла хозяйка дома. Глаза ее сияли… сияли ярко, но нехорошо, нездорово, как некачественные светодиоды в поддельных азиатских фонариках.
«Опять дверь не заперли» — с величайшей досадой осознал Бро.
Юная полковничиха тянула с ложа любви последнюю защиту — но маркграфиня намертво вцепилась в свою шубку.
— Пошла вон, ведьма-жаба. Сгинь, тварюга! Сгинь! Моя шуба, чертовка чертова!
— А ты мое взять вздумала, — неслышно, но очевидно шевельнулись чувственные, но выглядевшие совершенно мертвыми губы хозяйки дома.
«Ревнует» — с досадой подумал двоечник.
Полковничиха была, как здесь водится, опять же в неглиже — короткой рубашечке, белой, с воздушными полупрозрачными кружевными вставками, абсолютно не скрывающими достоинства молодой фигуры. Весьма красива. Но абсолютно непривлекательна.
…— Сгинь, морочная старуха! — визжала маркграфиня, отчаянно сражаясь за шубку. — Пошла прочь, колода гнилая!
— Действительно, сударыня, положение хозяйки дома еще не дает вам права… — попытался призвать к голосу разума князь Волков.
Полковничиха бросила шубу и потянула к нему руки — скрюченные пальцы алчно шевелились, готовя острые когти.
— Мой! Всё отдашь! — все так же безмолвно пригрозила хозяйка дома.
«Нет, не ревнует. Свое у нее на уме, чисто ведьминское», — понял Бро.
Спасшая шубу Луиза-Фредерика стремительно сунула руку под подушку, выхватила оттуда небольшой пистолет, взвела курок:
— А ну, хапни, карга тупая!
Теперь вот ведьма завизжала — опять неслышно, но уши так и резало:
— Не смей! Прокляну!
Ее волосы встали дыбом, окаймив лицо широким черным ореолом, руки необъяснимо вытянулись втрое, почти добрались жуткими когтями до живота немки, но маркграфиня успела спустить курок…
Ведьму-полковничиху отшвырнуло от постели, когти вспороли перину, во лбу ужасной красавицы появилось небольшое отверстие, по белому гладкому челу потянулась черная струйка крови. Юное лицо мгновенно исказилось, пошло морщинами, нос обвис, щеки ввалились, зубы выпятились и стали желтыми, волосы тотчас поседели и начали клочьями осыпаться на пол. Ниже — на зону неглиже вообще невозможно было смотреть. Бро понял, что весьма и весьма нескоро сможет завести интимные отношения с брюнетками подобного типа.
Неслышный визг ведьмы истязал уши. Подбитая жуткая полковничиха кружилась на месте, развевались остатки седых лохм и рубашечки, раскинутые руки с когтями длиной со стамеску раздували ледяной вихрь, вздымающий с пола и ложа перья, клочья волос и яркие упаковки «Супер-Тюрексов». Вихрь засвистел по спальне, сковывая замерших от ужаса любовников. Маркграфиня выронила разряженный пистолет и бессильно всхлипнула.
Вот этот всхлип чудесной, опытной во всех отношениях (даже в русском сквернословии) женщины избавил Бро от оцепенения. Двоечник соскочил с постели, подхватил стоящий рядом сундучок — элегантный, как и все в арсенале стильной маркграфини, окованный красивыми ремнями и бляхами, да к тому же и весьма увесистый — и швырнул в ведьму. Сундучок звякнул и неслабо двинул дряхловатую полковничиху — ту снесло и закинуло меж двух кресел.
Наступила звенящая тишина. В окно угрожающе заглядывал перевернутый месяц, беззвучно оседала на пол злая метель из перинных перьев и остального.
— Погребцом⁈ Но как? — пролепетала Луиза-Фредерика. — Ах, он же с серебряными гвоздями и внутри полно серебра. Броня, ты нас спас!
— Пустое, дорогая, я бы за тебя и рояль метнул, — заверил Бро, с тревогой прислушиваясь. — Боюсь, нам еще придется поискать серьезные инструменты воздействия на колдунов.
В доме раздавались панические крики — весьма многочисленные. Донесся звон и грохот, похоже, где-то начали крушить мебель.
Маркграфиня мигом слетела с постели, нашарила среди сброшенных перин и перьев туфельку.