Пришел в себя Волков на берегу озерца, лапы были мокрые — с перепугу в воду заскочил, хотя нервный табун уже удалился. Вот в лагере продолжался хаос: три повозки перевернулись, костры разбросаны, кто-то ползает и голосит, россыпью удирают в степь пленницы, на левом фланге явно рубятся и орут боевое старо-ругательное. (Кстати, вообще не отличить от современного).
— За Запаславль! — кричали там всадники, работая копьями.
— Жми Гориславль! — отозвался правый фланг, мелькали там конники, щелкали луки, кто-то взвыл от боли.
Подошли наши разъезды, получилось вовремя и даже очень согласованно. Деморализованные, обезлошаденные половцы удирали в степь, их преследовали немногочисленные, но полные боевого духа всадники. Победа!
Торжествующе застучали барабаны в лагере. Мелодия совсем иная, красивая и торжественная. Бро с изумлением увидел волчицу — Васко сидела за трофейными барабанами, эффектно и уверенно стучала лапами. Вот дает, музыке, значит, училась? Но как же лапами, да так точно и виртуозно мелодию отбивать… Это же композитор Бородин, фрагмент из второго акта.
Сам князь Волков по части музыки и музыкального слуха вырос откровенной бездарью. Хотя мама старалась приобщить, вот когда-то и на оперу «Князь Игорь» водила. Тоже классика, тогда правда, не очень восхитившая. Но если слушать в степи, да в исполнении красивой волчицы…
Волк Волков встряхнулся и побежал к гаснущим кострам. Надо все же показать, что нравится и даже очень. Графиня, она чуткая и немного обидчивая.
Бро сел на разостланный половецкий плащ, подобрал хвост и с восторгом выслушал последние такты барабанов. Васко счастливо скалилась-улыбалась — отбивать сложную мелодию ей явно доставляло огромное удовольствие. Талант, вот несомненный талант. И чего скрывала⁈
Князю весьма хотелось выразить свой восторг и восхищение, но выть на столь сложную тему было как-то странно. Не для того волчьи пасти созданы.
Застучали близкие копыта, пора было исчезнуть из опасного света костров, тем более и мелодия иссякла. Волки плечом к плечу нырнули под ближайшую повозку.
В опустевший лагерь влетело двое всадников. Вернее, всадниц — это соучастницы пожаловали.
— Браво, mon cher! Какая ударная партия! Это восторг! — крикнула д’Обиньи. — Болтают, у меня склонность к оперному пению. Так вот — если докачусь до этого периода своей судьбы, буду счастлива спеть под такой аккомпанемент. Васька, ты — талант!
— Присоединяюсь к восторгам. Ваше сиятельство, у вас дар, — подтвердила фон Штайн, соскакивая с седла и немедля устремляясь к повозке с самым многообещающим грузом. — Ах, канальи! Да кто так пушнину уминает⁈
Волки выбрались из укрытия.
— Ну и вид у тебя, mon cher! Вот это морда! — то ли ужаснулась, то ли восхитилась француженка. — Мы одержали явную викторию, ваш отвлекающий маневр был безукоризнен! Но вам пока лучше исчезнуть. Сейчас приедут воины, а в четвероногом виде вы вызываете слишком много вопросов. Иногда проще уклониться от объяснений.
Бро кивнул и подтолкнул плечом соратницу. Волки побежали во тьму за озерцо.
— Mon cher, умой князя! — закричала д’Обиньи вслед. — Сейчас он слишком брутален даже для меня.
Вот же этот галльский юмор, обязательно дразниться нужно. Ну испачкался воин, так был серьезный повод.
Впрочем, Васко поглядывала с восторгом — чуть подсохшая кровь на морде спутника ее ничуть не пугала. И странным образом восторг спутницы пьянил князя. Прямо крышу сносило, так нравился её взгляд, этот бег бок о бок, ночь, полная ароматов.
Васко сбила его внезапным толчком в плечо под пригорком у высоких чертополохов. Язык, обжигающе горячий, принялся облизывать княжескую морду, Бро жмурился и подставлялся. Напарница снимала кровь врагов, но не только… Страсть захлестывала. И сдержанный волк Волков уже не мог не ответить…
В последнее предэкзаменационное время Бро не жаловался на скучную сексуальную жизнь. Такие моменты выдавались, что аж вообще… нет слов, один сплошной улёт. Но «занятия сексом» и «занятие любовью» — категорически разные жизненные явления. Безусловно, много общих внешних признаков, много схожего, но суть совсем иная. Объяснять долго и сложно, да и к чему растолковывать? Волки такие принципиальные различия нюхом чуют.
Вообще описания столь глубоко интимных минут волчьей, да и человеческой жизни классическая литература предпочитает опускать. Не из соображений стеснительности и морали — классика выше унылых искусственных рамок — а потому что крайне трудноописуемый момент. Вот и наука история такие события тоже предпочитает игнорировать. Как-то так сложилось, стойкая многовековая традиция.
Трепет и восторг. Обоюдный. (Ах, эти чары девы Лаконичности — в родителях у нее суровые спартанцы — не троп, но иной раз истинно незаменимое волшебство.)
Они валялись в лунном свете, сдувая с шерсти друг друга прилипшие травинки.
«Совсем мы спятили» — блаженно подумал князь, все еще задыхаясь. «Все-таки люди же, пусть в данный момент, частично. Хорошо-то как! Кстати, а как обратно? Опять снадобье пить? Так у нас же нет с собой никаких склянок».
Глаза Васко, только что сияющие ярче луны, потемнели. Вскочила на лапы, глянула свирепо, и тут же крутанулась через голову назад. Мелькнул хвост с несравненным светлым подшерстком, тут же превратился в ноги, стройные, но обутые.
«Оказывается, всё просто. Жаль, так и не узнаю — есть зеленый педикюр или нету? И чего она разозлилась?»
— Не пялься, волчара! — с легким подвывом потребовала графиня. — Крутись живо!
Бро кувыркнулся и почувствовал удлинение нижних конечностей и частичное исчезновение когтей. Ноги, кстати, вновь чувствовали себя уставшими. Ладно, это не так важно.
— Что не так? Чего агришься?
— Да ничего! — зарычала не до конца избавившаяся от волчьих инстинктов двоечница.
— Вижу же, агришься.
— Ненавижу это московское бессмысленное словечко! — Васко несколько несвоевременно принялась затягивать тесемки на груди рубахи.
— Всё, забыл, не будет больше этого слова, — заверил князь. — А по сути?
— По сути… — Васко села-упала на измятую траву, стиснула ладонями взлохмаченную, но все равно очаровательную голову. — По сути ты мне все равно не веришь.
— С чего ты взяла⁈ — изумился Бро. — Превратились, бежали, дрались, рвали… остальное… и опять «не веришь»⁈
— Не, рвал ты конечно, классно. И остальное… — глаза девушки стали пьяноватыми, она потянулась всем телом (вышло весьма по-волчьи), но тут же опомнилась: — Всё было хорошо, пока ты не испугался. «Ой, а как же обратно в людей превращаться⁈ Она же об этом не подумала, дура деревенская».
— Я бы не спешил и еще часок волком побыл, — спокойно сказал князь. — Это было здорово, и лапы не ныли. Замечательные, выносливые звери, это да. А вот в каком моменте я «испугался» и отчего ты «дура» — совершенно непонятно. Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
— Так уж и не было⁈ Я же видела!
Бро крайне осторожно взял ее за руку:
— Послушай… ты мне жутко нравишься. Э, да что тут говорить. Мне теперь даже ЕГЭ нравится. Лучшая ночь в моей жизни. Но как честный двоечник с уклоном в математику я обязан напомнить — мысль видеть нельзя. Можно наблюдать эмоции и жесты, но с ними всегда есть шанс ошибиться. Я в тот миг подумал «не знаю, как из волка обратно оборачиваться, да и фиг с ним».
— Вот брехло ты, Бро.
— Ничуть!
Василиса смотрела искоса, но очень внимательно. Взгляд не двоечницы, а прожженной, пожившей, повидавшей матерой библиотекарши.
— Значит, эмоции — ничто, математика — все? — прошептала мнительная графиня. — Доверяешь только цифрам?
— Нет, эта формулировка уж очень однозначно и скупо выглядит. Но логика и математика — вполне дельные дисциплины, что тут отрицать. Хотя и не всегда…
Васко была согласна — ничего логичного в том чтобы целоваться, когда девушка сидит, а парень стоит, не имелось, но получалось-то… Очень даже получалось. Видимо, отзвуки волчьего состояния еще циркулировали по венам партнеров.