– Не знаю… Но голос тот же самый, что в прошлый раз. А как мы знаем, это не была галлюцинация…
Зоя снова схватила бумажку.
– У меня кружится голова, – сказала она. – Всё это слишком странно. Никак не приду в себя. Переволновалась… Извините, извините… – И быстро вышла за дверь.
– Черт с ней, нам сейчас не до женских слабостей. – Биохимик остановил Гальтона, двинувшегося за княжной. – Давайте обсудим ситуацию. Если то, что вы услышали, не галлюцинация, нужно что-то решать! Вы правы, это полная чертовщина! Такое впечатление, что голос знал о вашем неудачном покушении на Громова. Голос вообще обо всем знает заранее! Он не обманул нас в прошлый раз. Значит, мы должны последовать его рекомендации и теперь. Очевидно, орешек нам не по зубам. Без подмоги с Громовым не справиться. Хочу напомнить, к тому же склонял вас и я, когда предлагал вернуться в Нью-Йорк. Вы зря рисковали жизнью. « Gens du pouvoir » это безусловно мистер Ротвеллер. Нужно отправляться к нему, доложить о проделанной работе и о возникших проблемах. Он найдет способ нам помочь.
Наверное, Айзенкопф был прав. Однако возвращаться побитой собачонкой, поджав хвост? Ни за что! «Оракул», кто бы это ни был, звал Гальтона Норда, прокладывал ему фарватер через бурное море, освещал путь мерцанием дальнего маяка. Внутреннее чувство подсказывало доктору, что поворачивать назад ни в коем случае нельзя. По фарватеру может пройти кто-то другой. Или же маяк возьмет и погаснет.
Излагать прагматичному Курту эти туманные, крайне неубедительные соображения было бы пустой тратой времени. Требовалась иная аргументация.
– Нет, я не могу предстать перед мистером Ротвеллером, пока не нашел ответов на все вопросы. Я имею в виду папку из сейфа Громова. Уж она-то точно не галлюцинация. Там остается слишком много нерешенных загадок. Что за «Спас Преображенский»? Что за «черный пополон»?
– Около этого слова на листке знак вопроса. Возможно, имеется в виду «поролон», – предположил Айзенкопф. – Это одно из названий пенополиуретана. Эластичный, мягкий, ячеистый материал, разработкой которого занимаются химики Германии. Поролону сулят большое будущее. Он обеспечивает хорошую виброзащиту и шумоизоляцию.
Гальтон пожал плечами.
– Может, и так. А может, и не так. Я думаю, мы должны поступить следующим образом. Попытки добраться до Громова временно прекратим – прислушаемся к совету «Оракула». Но прерывать миссию не будем. До тех пор, пока не выясним всё, что удастся выяснить.
Узенькие глазки поддельного китайца сощурились в две щелочки.
– Вы полагаете, что в «Ответах» из папки содержатся указания еще на какие-то тайники?
– Уверен в этом. Как же можно уезжать, не попытавшись их найти? …Что-то они сегодня расплясались шумней обычного, – с досадой заметил Гальтон.
Уже минуту или две снизу, из клуба, неслись крики и топот, которые мешали важному разговору. Приходилось повышать голос.
В коридоре послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась.
– Братва, шухер! – На пороге возник Витек. Его глаза были навыкате, смуглая физиономия перекошена. – Наши звонили! Облава!
– Какая облава?
– На цыган! В Ростокине, в Останкине – там большие таборы стоят! Легавые меня ищут! Картинку показывали, карандашную. Наши говорят, похож – сразу признали. Не выдали, конечно, но легавые всюду шмонать будут! В Марьину Рощу едут, и к нам сюда тоже! Уматывать надо!
Гальтон выругался. Как это было некстати – снова бежать куда-то, срываться с места.
– А хвастался! – напустился он на Витька. – «Сыскать меня начальникам будет трудно». Я говорил, что они твой словесный портрет составят. Немедленно уходим! Я скажу Зое.
Каждый со своим багажом (то есть Норд с Зоей почти налегке, а биохимик с тяжеленным «конструктором») они сбежали вниз, где происходило столпотворение. Мужчины волокли какие-то тюки и свертки, женщины бегали и голосили, дети путались у взрослых под ногами. Старый цыган тащил раскрытый мешок, в который женщины бросали, снимая с себя, мониста из золотых монет.
– Зачем это они? – спросил доктор у Витька.
– По-нашему, бабе без монист нельзя. А по-ихнему, по-теперешнему, золотые монеты – валютная спекуляция. Прятать надо, чтоб начальники не нашли.
«Рено» рванулся, подняв тучу пыли, и укатил прочь из двора, куда вот-вот должны были нагрянуть «начальники». Витек гнал машину задворками, закоулками, мимо грязных фабрик, убогих домишек, через железнодорожные пути, через пустыри.
– Куда ехала? Куда нас возила? – строго спросил Сяо Линь с китайским акцентом, вспомнив, что он «пахан».
– В одно местечко, батя, – почтительно ответил Витек. – Там точно искать не будут. Отсидимся, а потом видно будет. Москва, она большая.
– Какая-такая местеська?
– «ЦыгЦИК».
– Сево твоя мне цык-цык говолила? Я тебе дам цык-цык!
Гальтон тоже удивился.
– Витя, ты что сказал?
– ЦыгЦик – это «Цыганский Центральный Исполнительный Комитет». Навроде цыганского наркомата.
Айзенкопф схватил шофера цепкими пальцами за плечо:
– Мальсик, твоя совсем ума теляль?
– Ты сам говорил, что легавые шмонают по всем цыганским местам Москвы? – спросил Норд. – Объясни.
Витек оскалился и подмигнул в зеркало.
– По всем да не по всем. В ЦыгЦИКе цыгане-коммунисты заседают, они тоже начальники. Им от советской власти полное доверие. Они нас, несознательных, к новой жизни приучают. Откуда, по-твоему, нам про облаву позвонили? Из ЦыгЦИКа.
– Ничего не понимаю. Они же коммунисты!
– Э, Котовский, цыган совсем коммунистом никогда не будет. Мы люди вольные, легкие, нас гвоздем к земле тыщу лет приколачивают, никак не приколотят. В ЦыгЦИКе сидят мужики головастые, их туда старики с баронами назначили. Советская власть большие деньги дает, чтоб цыгане перековались. Чтоб в артели шли, в колхозы. Указ Совнаркома есть, называется «О помощи трудовым цыганам». Ай, хороший указ! Кто согласный в колхоз идти, тыщу рублей дают. У нас почитай все согласные. ЦыгЦИК деньги выдаст, а потом ищи цыгана свищи. Еще можно на кооператив ссуду получить, тоже дело хорошее. Три цыганских треста затеяли: «Цыгхимпром», «Цыгхимлабор» и «Цыгпищепром». Большими деньгами люди ворочают…