Пока Витек рассказывал, как советская власть «перековывает» цыган, приобщая их к общественно полезному труду, машина въехала в город и понеслась по булыжной мостовой, обгоняя извозчиков и трамваи. Рабочий день был в разгаре.
Такси остановилось у малоприметного дома с вывеской «Цыганский Центральный Исполнительный Комитет».
– Приехали. Давай за мной!
Для официального учреждения внутри было что-то слишком тихо и пусто. Ни вахтера, ни курьеров. Не звучали голоса, не стучали пишущие машинки.
– Где сотрудники? – спросила Зоя, разглядывая транспарант с надписью «Цыгане всех стран, соединяйтесь!».
– Наши за столом сидеть не любят.
Они поднялись на второй этаж, пошли по коридору, куда выходили двери кабинетов.
Гальтон читал таблички: «Комиссия по борьбе с кочевьем», «Отдел по борьбе с гаданьем», «Редакция журнала „Романы зоря“. Особенно заинтересовала доктора стенная газета с интригующим заголовком «Ракитибе ваш ленинизмо ».
– Это в каком смысле? – поразился Гальтон.
– Газета-то? «Беседы о ленинизме». А журнал – «Цыганская заря».
Витек остановился у кожаной двери с солидной черно-золотой вывеской «Приемная тов. Председателя».
– Батя, к председателю ты пойдешь? Надо человеку уважение оказать. Он нам поможет.
Сяо Линь понимающе кивнул.
– Денезька нада давать?
Цыган улыбнулся:
– Само собой. Какое уважение без хорошего подарка.
Айзенкопф и Норд переглянулись.
– Он пойдет. Моя люський плёхо говоли.
В приемной тоже было пусто.
– Секретарша, наверно, обедать пошла, – не слишком удивился Витек. – Ничего. Вы двое тут посидите, а ты, Котовский, заходи. Я за тобой. … Заходи-заходи, у нас стучать не заведено.
Дверь в председательский кабинет была двойная, тоже обитая кожей. Чтоб ее открыть, пришлось толкнуть обе створки.
Гальтон вошел первым, Витек дышал ему в затылок.
Слава богу, хоть руководитель этого удивительного заведения оказался на месте. Сидел он, правда, не в кресле, как полагается большому начальнику, а на столе, да еще побалтывал ногой.
Это был наголо бритый мужчина в защитном френче, с орденом Красного Знамени на груди.
– Хау ду ю ду, мистер Норд, – поздоровался он. – Наше вам с кисточкой. Оп-ля!
По этой легкомысленной команде из-за распахнутых створок шагнули два молодца в штатском, крепко взяли Норда под руки и втащили внутрь. Дверь захлопнулась. Сзади в затылок доктору уткнулось дуло.
Голос Витька произнес у самого уха Гальтона:
– Стоять! Товарищ Октябрьский, у него за брючным ремнем «кольт». А в нагрудном кармане трубочка такая хитрая, иголками плюется.
Дежа вю
– вот первое, что пришло в голову остолбеневшему Гальтону. Всё это уже было. Точно так же входил он в двери, не ожидая опасности. Точно так же хватали его с двух сторон крепкие парни. И незнакомый человек называл его «мистером Нордом», и обращался по-английски, а в глазах хозяина положения попрыгивали точь-в-точь такие же веселые, опасные искорки. Может быть, это всё тот же Ян Христофорович, почему-то сбривший волосы и бородку?
Нет, непохож. Товарищ Картусов имел внешность и манеры среднестатистического европейского интеллигента, а тот, кого назвали то ли фамилией, то ли кличкой «Октябрьский», был статен, мужественно красив, с безошибочно военной выправкой. Лишь руки с длинными и тонкими пальцами хирурга или пианиста несколько не соответствовали броненосному облику.
– «Кольт» и трубочку выньте, – приказал незнакомец. Команда была немедленно выполнена. – Теперь отпустите заморского гостя. А то он подумает, что мы его боимся.
Гальтона отпустили – и зря.
Некоторое онемение мыслительных способностей (в данных обстоятельствах извинительное) никак не парализовало реакций и мышечной активности Норда. Скорее даже наоборот.
Не думая о последствиях, а следуя единственно зову сердца, доктор в первое же мгновение свободы коротко, но очень убедительно двинул левого молодца локтем в солнечное сплетение, правому замечательно урезал в рыло (идиома из писателя Зощенко), но эти мелочи были не более чем прелюдией к главному хеппенингу. Развернувшись, Гальтон мощно, что называется, от всей души двинул подлого Витька носком ботинка в пах. Перескочил через сложившегося втрое шофера, рванул на себя створки и бросился к своим, в приемную.
Только всё это было напрасно.
Приемная, где минуту назад было пусто, вся позеленела, как блеклый августовский луг, от кителей и гимнастерок. Военных туда набилось человек пятнадцать, а то и двадцать. Айзенкопф и Зоя стояли у стены, оперевшись о нее ладонями, и каждого обшаривали сразу по два чекиста.
Бежать было некуда. Доктор Норд замер.
Сзади его почти по-дружески потянули за рукав.
– Молодец. Честное слово! Прямо не доктор медицины, а Нат Пинкертон.
С веселым смехом, словно американец отмочил необычайно смешную шутку, «председатель ЦыгЦИКа» завел Гальтона обратно в кабинет и прикрыл двери.
– Не будем мешать, там мои люди работают с вашими. Обыщут – приведут.
Подчиненному, который держался за живот, весельчак посоветовал:
– Дыши ртом, глубже. Так тебе, дураку, и надо. Не зевай.
Чекисту с разбитым рылом кинул свой носовой платок:
– Не капай юшкой на ковер. Цыганские товарищи обидятся. Они нам кабинет одолжили, а ты свинячишь.
На корчащегося в муках Витька сочувственно поцокал:
– Це-це-це. Будем надеяться, что до свадьбы заживет. А не заживет, переведу тебя, Витя, в женсостав. У них отпуск на 4 дня длиннее, и форма покрасивей. Ну всё, всё, страдальцы, уползайте отсюда. Мне с мистером поговорить надо.
Побитые вышли, причем иуду Витька несли под мышки.
– Витя не доносчик, – словно подслушав мысль Норда, сказал Октябрьский. – Это мой сотрудник, отличный парень. То есть, был парень, а там поглядим.
Он снова засмеялся. У товарища начальника было превосходное настроение.
Надо сказать, ход мыслей Гальтона тоже принял более позитивное направление. Особенно когда в кабинет были впущены его коллеги – пускай обысканные и обезоруженные, но в любом случае теперь их было трое против одного. Товарищ Картусов в аналогичной ситуации вел себя осторожней.