Необходимо вернуться в Нью-Йорк и обо всем доложить мистеру Ротвеллеру. Он должен знать, что, хоть Институт ингениологии уничтожен и Громов убит, проблема не устранена. Возможно, она приобрела еще более злокачественный характер, ведь теперь у большевиков в руках не суррогатный, а настоящий «эликсир власти». Один Бог ведает, как они им распорядятся.
Выбраться отсюда живым будет очень непросто. Возможно, Зоя (он даже мысленно выговорил это скользкое имя с отвращением) потому и не стала пачкать руки, что отлично знает: никуда Гальтон не денется. Если так – плохо она его изучила!
Он взял со стола пустой флакон и бережно завернул его в платок. Очень может быть, что на донышке остались какие-нибудь микрочастицы, которые можно будет подвергнуть анализу.
Плюс остается последний, неубитый козырь. О нем не знают ни Айзенкопф, ни эта женщина . Тайник Мнемозины, к которому по чудесному стечению обстоятельств Гальтона вывел «черный аполлон».
Гонг еще не ударил, последний раунд не закончился!
Когда на человека обрушился сокрушительный удар судьбы, не все еще потеряно, если у тебя остается важное дело, которое во что бы то ни стало нужно исполнить. Оно как якорь, который не позволяет волнам выкинуть потерявший мачты корабль на скалы.
Весь во власти цели, Норд заставил себя не думать о той, кого любил, и о том, которого считал другом. Незримый хронометр принялся отщелкивать в голове доктора секунды. До рассвета оставалось мало времени. Расходовать его следовало экономно.
Так.
Флакон из-под эликсира во внутренний карман.
Свернутый аэростат пригодится – сунуть под мышку.
Нужно что-то вроде кирки, чтоб подцепить бронзовое кольцо… Он быстро прошелся через комнаты. Увидел в одной из них очаг. Каминная кочерга – годится.
Ну, а теперь к гроту Мнемозины.
В обратном направлении он несся уже не так безоглядно, как получасом ранее, когда ночь казалась ему восхитительной. Но теперь для Гальтона темный силуэт грота приобрел несравненно большее значение. Это было последнее, что у него осталось.
Четвертый тайник должен всё изменить, всё разъяснить, всё расставить по своим местам. Гальтон знал: под плитой с кольцом спрятано то, что его спасет .
А спасать доктора было необходимо. Разбитое сердце и пожар мозга – симптомы, мало совместимые с жизнью.
Он установил фонарь, чтобы свет падал прямо на кольцо. Вставил под него загнутый конец кочерги, несколько раз ударил сверху каблуком. Навалился.
Зашевелилось!
Поворот – и металлический круг отделился от камня, к которому, казалось, прирос навечно. Интеллектуальные и душевные силы Гальтона, возможно, оставили, но с физическими, слава богу, всё было в порядке.
Он взялся за кольцо обеими руками, ожидая, что плита окажется неимоверно тяжелой, но она вышла из паза очень легко. Такой груз без труда подняла бы и женщина.
Дыра в полу темнела, словно черный квадрат модного русского художника Малевича.
– Ну вот и всё, – с удовлетворением прошептал Норд, протягивая руку за фонариком.
Сейчас, вероятно, опять придется «играть в бутылочку» – угадывать, где самсонит, а где яд. Мысль о возможной ошибке Гальтона не очень-то и пугала. Между прочим, не самый плохой финал – с учетом всех сложившихся обстоятельств.
Он посветил в выемку и в первый миг ничего не понял.
Бутылочек там не было.
Там вообще ничего не было. Кроме пустоты.
Не поверив глазам, он сел на колени и ощупал нишу. Пальцы стали серыми от пыли – вот и весь результат.
Гальтон сунул в дыру голову. Вдохнул Запах Пустоты. Он был сух и горек.
– Ну вот теперь, действительно, всё, – сказал себе доктор уже не шепотом, а в полный голос.
Это последнее предательство окончательно его подкосило.
Он зажмурился, чтобы больше ничего не видеть. Этого показалось мало – еще и закрыл лицо ладонями.
Но зрение вышло из-под контроля. Перед закрытыми глазами Гальтона вертелась диковинная карусель. Разухабистые танцоры, взявшись за руки, крутили хоровод и разгонялись всё быстрей, быстрей. Мелькнула сверкающая голова Октябрьского, чеховская бородка Картусова, потом сразу несколько Айзенкопфов – с головой бурша, с головой колхозника, с головой китайца, потом два плясуна вовсе без головы – один в громовском белом халате, другой, как водолаз, в железном панцире, еще какие-то фигуры, вроде бы с головами и даже в фуражках, но без лиц, и одна женщина, смотреть на которую было совсем невыносимо.
Гальтон убрал ладони и открыл глаза – лучше уж видеть перед собой тайник, в котором спрятана Пустота.
Он вышел из грота и направился к воротам. Никакой особенной цели это движение не имело. Просто Норд боялся, что если останется на месте, то отвратительный хоровод закрутится опять.
Ветер зашумел верхушками деревьев. По небу летели жирные облака, с одного края подцвеченные красным. Они напоминали насосавшихся крови пиявок.
В небе было скверно. Но не сквернее, чем на земле. Оцепеневший мозг доктора Норда отказывался делать какие-либо умозаключения и отдавать команды. Руки действовали сами по себе.
Они развернули аэростат, повернули кран на баллоне, и плотная ткань начала наполняться газом. Руки проделись в лямки, застегнули на груди замок.
Шар тянул Гальтона вверх всё настойчивей. Оторвал от земли. Стал поднимать выше, выше. Ветер подхватил доктора и повлек на запад, прочь от солнца, выползающего из-за горизонта.
Вниз Норд не смотрел. На его взгляд успокоительно действовала чернота, по направлению к которой его нес воздушный шар.
Чернота и пустота – в сущности одно и то же, думал Гальтон. Пустота во флаконе, пустота в тайнике Мнемозины. Может быть, в этом и есть ответ.
На что?
На главный вопрос бытия, см. Жизненное Правило № 1. Быть или не быть?
Он взглянул на свои руки, крепко вцепившиеся в лямки аэростата. Расстегнул пряжку на груди. Теперь его удерживала только сила кистей.
А не разжать ли их?
Если разгадка всех разгадок – Пустота, не сделать ли руки пустыми?