Опытному путешественнику много времени на сборы не требуется. За четверть часа Гальтон собрал свой обычный багаж — два чемодана. В первом набор простой и практичной одежды: штаны-рубашки-белье и, учитывая климатические условия России, парка да меховые сапоги. Во втором чемодане, разделенном на аккуратные отделеньица, содержался обычный экспедиционный арсенал: необходимые вакцины и лекарства, стерилизатор воды и много всяких полезных вещей, частью изготовленных на заказ, частью привезенных из странствий. К числу последних относилась духовая трубка из Колумбии, стрелявшая деревянными иголками. Индейцы смазывали их ядом, превращая трубку в смертоносное оружие. Но доктор Норд был не столь кровожаден. В поездки он брал с собой два пузырька — густо-красный, с неразбавленным ядом, и бледно-розовый, с 20-процентным раствором. Обычно Гальтон пользовался розовым. Человек или зверь, ужаленный такой иголкой, мгновенно погружался в сон — то есть, с одной стороны, оставался жив, а с другой, переставал представлять опасность. Чистый же яд предназначался для двуногих и четвероногих, от которых посредством сна избавиться невозможно. По счастью, существа этого сорта на пути доктора попадались редко.
В общем, домой Норд вернулся в 14.07, а в 14.22 уже захлопнул крышку второго чемодана. До шести оставалось еще три с половиной часа. В обычный день Гальтон занялся бы работой (он не признавал безделья), но сегодня не получилось бы — мысли были заняты предстоящей поездкой.
Тогда он решил истратить образовавшийся излишек времени максимально разумным способом: подкрепиться и отдохнуть.
Сначала поел. Белок, крахмал, один овощ, один фрукт, пол-унции жиров, кусочек сахара. Потом лег спать, поставив будильник на 17.45. Засыпать доктор Норд умел в любых условиях, причем сразу. Нервная система у него была на зависть крепкой.
Чаще всего ему снились вещи, так или иначе связанные с нынешним кругом интересов. То, одна за другой, все двадцать шесть костей стопы, то безупречная архитектура Периодической таблицы Менделеева, то африканские бабочки. Если болел или злился — что-нибудь неприятное вроде объемных моделей насыщенных углеводородов или лопающихся мыльных пузырей. Сегодня приснилось строение человеческого мозга, прекрасного и загадочного в своей непроницаемости.
В 17.45 зазвонил будильник. Гальтон встал свежий и бодрый. Оделся, умылся, почистил зубы. Ровно в 18.00 постучали в дверь. Инженер-биохимик оказался человеком пунктуальным. Очень хорошо!
Открыв, Норд увидел мужчину среднего роста, среднего телосложения, с неподвижным, будто застывшим лицом, которое сбоку было рассечено двумя глубокими шрамами. Следы косметической операции, подумал Гальтон, протягивая руку и широко улыбаясь.
— Мистер Айзенкопф?
— Мистер Норд? — вопросом же ответил немец.
— Зовите меня Гальтон. А вы — Курт?
— Я буду вас звать «мистер Норд». А вы меня зовите «герр Айзенкопф».
Гость не перешагивал через порог, не улыбался, на вытянутую ладонь не обращал внимания. Через некоторое время Гальтон руку убрал.
Не улыбается, потому что мышцы лица повреждены, подумал он. Возможно, руки тоже повреждены — то-то они в перчатках.
— Я уже готов. Заходите, — сказал доктор сухо. Все-таки ему не понравилось, что «герр Айзенкопф» не ответил на рукопожатие и никак этого не объяснил.
— Зачем я буду входить, если вы уже готовы? Едем.
Немец вел машину очень быстро, маневренно, но при этом неукоснительно соблюдал правила дорожного движения. Гальтон подумал: в будущем, когда автомобили станут самоходными, умный двигатель будет управлять ими столь же экономно, точно и эффективно.
Герр Айзенкопф и сам казался ожившим мехнизмом, автоматической куклой. Он все время молчал, не ворочал шеей, смотрел только вперед. Справа, где сидел Норд, шрамов было не видно. Лицо как лицо, только неестественно холодное, неподвижное и, прямо сказать, антипатичное. Что-то там в досье было про невозможный характер…
Понемногу Гальтоном начинало овладевать раздражение. Он и сам не любил вежливого пустословия, обычно пренебрегал светскими условностями, но всему есть предел. Это во-первых. А во-вторых, в команде с самого начала должно быть ясно, кто главный. Иначе впоследствии возникнут проблемы. Значит, нужно поставить биохимика на место.
— Послушайте, герр Айзенкопф, нам предстоит очень трудная командировка. Хотите вы того или нет, но нам придется наладить нормальный рабочий контакт, — сказал Норд со своей обычной прямотой. — Иначе я буду вынужден исключить вас из состава группы.
Тот равнодушно, не поворачивая головы, ответил:
— У меня к вам пока вопросов нет. Если есть вопросы ко мне — задавайте.
Что ж, уже неплохо. Гальтон решил и дальше действовать без экивоков.
— Вы действительно в прошлом человек искусства? Что-то непохоже.
— Искусства больше нет. Оно сгорело.
— Как сгорело? — удивился доктор.
— В струе огнемета.
Теперь Норду стало неловко. Человек — тяжелый инвалид, перенесший невероятные физические страдания и ужасную психическую травму. Стоило ли так бесцеремонно бередить его раны?
— Вам отлично восстановили кожный покров лица. Должно быть, в Ротвеллеровской клинике?
Айзенкопф выехал из туннеля Холланда, повернул направо и, быстро набрав скорость, погнал машину вдоль берега Гудзона.
— То, что вы видите, не лицо, — все тем же спокойным голосом сказал он. — Это маска. У меня их несколько. Моя собственная конструкция. Основа из гуммиарабика или латекса, сверху настоящая человеческая кожа. Способ ее препарирования запатентован на мое имя.